Книга Фрейлина, страница 15 – Тамара Шатохина

* * *

Мовешками (от mauvaise — «дрянная») называли тех, кто вел себя неподобающе, нарушал дисциплину и ленился.

Парфетка произошло от французского parfaite — совершенство. Парфетками гордо назывались лучшие воспитанницы.

Отложив зеркальце, я осторожно повернулась набок и попыталась уснуть — назло злому провиде́нию и нервному ознобу.

Долго лежала с закрытыми глазами, но сон не приходил. Будто и слабость, и усталость есть, отдохнуть бы, а что-то не дает. Да и странно бы иначе, если плохо и не так физически… Морально плохо и даже жутковато слегка.

Не по причине немыслимой красоты Таи, теперь уже мне грозившей многими домогательствами — это несерьезно, да я ее и не обнаружила. Больше того — мне не понравилось увиденное. Полное отторжение, абсолютное неприятие!

Я только сейчас осознала полностью, дошло только сейчас вот — на меня, на мою личность натянули чужое тело!

Такой себе повод для стресса? Но если бы только это! Я умерла так-то… и теперь почему-то должна держаться, подстраиваться, вывозить все это, бояться! Чем не повод для истерики? Так даже поистерить нельзя.

Одна в страшной сказке! И уже не в том возрасте, когда верят, что мама придет и спасет.

Настроена я была критично и рассматривала себя в зеркале цинично и подробно. И там даже напрягаться не пришлось — спутанные волосы, глаза с воспаленными белками, темные провалы под ними, отечные веки, сухие потрескавшиеся губы — я выглядела, как и положено восставшей оттуда. Весьма непрезентабельно, скажем так, выглядела.

Но и права оказалась в своем предположении — страшненьких сюда не брали. Только здесь не красота, а что-то другое. Намешано всего…

Узкое лицо, маленький рот бутоном… или гузкой — я злилась. Высокий лоб, небольшой нос с плавной горбинкой — не славянское лицо. Смесок, метис? Но и не так, чтобы восток или Азия… разрез глаз европейский.

Да — краски же еще!

Волосы не просто темные, как я мельком определила вначале, а темно-рыжие. Только у темно-рыжих кожа имеет такой оттенок. Это красненькие все конопатые, а тут ни единой веснушки.

Глаза, как глаза — серые, а вот ресницы… такие ресницы бывают у маленьких детей — длинные и будто неряшливо растрепанные, торчащие в разные стороны. Только они и понравились мне безусловно, через не хочу и не могу — придавали лицу какую-то… первобытную диковатость что ли? Или неприлизанную естественность, живость.

В общем, если брать все по отдельности, то и неплохо, а в сборке все как-то… полное несоответствие того, что я вижу и как себя ощущаю.

Возраст… он же не только на лице и теле. Он во взгляде и повадках, опыте и самоощущении. А тут почти ребенок с нестандартной внешностью, которую, даже глядя со стороны, еще нужно принять. А я вообще не чувствовала ее своей. Из-под этой маски упорно лезла, пробиваясь через глаза, некрасивая растерянная тетка на четвертом десятке. И от этого муторно, от этого бессилие. Обида, неприкаянность, страх, что не справлюсь…

Моей горничной оказалась высокая и мощная то ли девица, то ли замужняя женщина лет тридцати с длинноватым приятным лицом. В крахмальном чепчике, черном платье с белым воротничком и длинном белом переднике. Неизвестно, что там раньше была за Катя, но за эту я была благодарна — она ворочала и крутила мной, вопросов особо не задавая. Будто сама отлично знала, что мне требуется и как именно. Может имела опыт сиделки, или это просто — опыт.