Книга Фрейлина, страница 99 – Тамара Шатохина

Любовью это точно еще не было, но отпусти я себя и разреши… С ним могло бы — запросто. И даже обязательно…

С Константином — нет, здесь я всегда настороже. Понимание недопустимости, невозможности и несбыточности всегда было и есть. Но разбередил он, растравил снова душу! Скрипкой своей, клубникой, вальсом, взглядом в мою сторону… так похожим на взгляд того мальчика. Хотя я могла понять неправильно… в почти темноте «навигационных» сумерек. И лучше бы так оно и было.

Но он и правда играл для меня — на скрипке, а мог еще на рояле, органе, виолончели.

Восторженный, порывистый и взрывной, как отмечали современники. С поразительной способностью держать себя в руках — как уже знала я.

Бесконечно уважая отца, в юности он как-то встал перед ним на колени, признавая мудрость и высокое превосходство — мальчику свойственны были порывы. Верующий, в отличие от матери… впрочем, как и все моряки, особенно в эпоху парусного флота, он регулярно посещал храм и даже пел в церковном хоре. Хотя и сам Николай, с его звучным баритоном, часто стоял на клиросе вместе с певчими.

Костя… будучи на полголовы ниже братьев, даже в юности выглядел величественно, как ни один из них — это признавали современники и я с ними согласна. И как жаль… как же мне жаль было сейчас, что не для меня он — этот мужчина. Далеко не мальчик уже… С привитой с детства ответственностью за свои поступки, склонностью к внутренней дисциплине, по-военному собранный и амбициозный.

Может и правда… и даже скорее всего — он был бы лучшим императором, чем Александр.

Хмыкнув, я вытерла глаза и огляделась — мы подходили к домику. Уже встав на землю, я погладила лошадку, почесала ей между ушами — добрая скотинка. Отпустив Илью, поднялась в дом, а дальше было немного суеты, как обычно… уютные огоньки свечей на бюро и прикроватном столике, Ирма со свежей ночной рубашкой.

Неплохо? Намного лучше, чем можно бы ожидать. Всё для меня складывалось на удивление удачно, нужно признать уже это и перестать играть в дохлую кошку. Слезы для слабых.

— Барышня, из почтовой конторы добежали — еще днем прибыло вам письмо, — вручила мне горничная плотный пакет, подвигая ближе подсвечник. Письмо было от Елизаветы Якобовны.

Первая мысль — случилось что-то? И даже сердце дернулось. Я заспешила, разрезая верхнюю бумагу и разворачивая исписанный лист. Понимая и принимая для себя через это беспокойство, что маменька давно уже не чужой для меня человек, важный.

Вначале она кратко рассказала о делах в имении (видно понимая, что Тая далека от этого), обрадовала, что нога у Миши почти зажила, но сокрушалась, что легкая хромота останется, а значит о военной службе речь уже не идет.

Но она уже все решила:

'… буду приучать его к хозяйствованию. И мне на старость подмога, да и вы с ним, думаю, мирно обойдетесь. Коль и оставлю на него имение, то оговорю, чтобы половина дохода отписывалась тебе. Для острастки (искушения случаются) будет за исполнением сего приглядывать человек честный и знающий. Отпишись не расстроилась ли ты, все же наследство было бы целиком твоим. Да и будет, если согласия твоего на мое решение не станет. Но Мишу сильно жаль оставить безо всего, хороший он и способности к управлению имеются.

Об этом говорила я и с Весниным Андреем Сергеевичем, бывшего к нам проездом. Недовольства своего по этому поводу он не выказал. Гостевал три дню, говорили мы много и показалось мне, что он не так много смыслит в сельском хозяйствовании. Был невнимателен к моим разъяснениям и отзывался поверхностно, что и понятно — призвание его и обязанность состоит в лечебном деле.