Книга Прачка. История попаданки, страница 4 – Юки

Потом шли аристократы. Их прибытие оповещал скрип колес и цокот копыт лошадей. Кареты — с гербами и резными дверцами, лошади — с лентами в гриве. Слуги вытаскивали холщовые мешки — такие тяжелые, что приходилось тащить вдвоем.

— Смотри, — шептала мне Анабель, когда один из лакеев принес очередной мешок. — Это белье из дома баронессы Меллен. Она носит только батист и шелк. Стирать нужно очень аккуратно. Если хоть ниточка порвется — всем нам будет плохо.

Я только кивала в ответ. Я уже поняла: для этих людей их сорочки и чулки — часть их образа — их блеска и величия. Для них же мы — всего лишь руки, которые возвращали вещам чистоту.

Иногда особо щепетильные аристократы приходили сами.

Так в первый раз я увидела лорда Кристафа Маллета — надменно-сухопарого мужчину лет сорока, с лицом, которое, казалось, никогда не улыбалось. Он принес две белоснежные рубахи, сложенные так аккуратно, будто каждая из золота.

— Только кипяток. Только мыло из жирных орехов. И — без запахов. Понятно? — его голос был ровным, безразличным. Но в глазах притаилось что-то хищное, заставляющее меня невольно опустить взгляд.

— Поняла, милорд, — ответила я, хотя внутри все сжалось от злости.

После него частенько приходил господин Грефф, юный дворянин с излишне слащавой улыбкой и руками, которые он вечно прятал в карманах, будто что-то скрывал. Он шутил с Анабель, подмигивал мне — а потом оставлял тонкие носовые платки, пахнущие лавандой.

— Дамам нравится, когда у мужчины все в порядке, — говорил он, и я не знала, то ли смеяться, то ли плакать.

Но самым частым гостем стал маркиз Эшер Валморен. Аристократ, который, как я узнала от Анабель, питал ко мне личную неприязнь. Ведь однажды я, а верней, настоящая Линн его отшила, больно уязвив самолюбие, и он не смог мне этого простить. Кажется, он отчего-то решил, что неотразим, а Линн не захотела падать к его ногам.

Эшер приходил без предупреждения и всегда в разное время — каретой или верхом, всегда в мундире, всегда с насмешкой на губах. Высокий, темноволосый, со смазливым лицом и притягательными ямочками на щеках. Вот только характер у него был скверный.

Его белоснежные рубахи, жилеты с золотыми пуговицами и даже черные перчатки — все ложилось исключительно в мои руки, и никому другому он свое белье не доверял. Или просто это был способ отомстить мне за унижение.

— Похоже, грязь липнет даже к тем, кто родился в шелках, — однажды не выдержала я, когда он принес особенно запачканную рубаху.

Он приподнял бровь и усмехнулся:

— Зато некоторые всю жизнь живут в грязи.

Стиснув зубы до хруста, я промолчала. Просто взяла рубаху — и выстирала ее так, чтобы блеск ткани напоминал о его словах.

Вечером, возвращаясь в крохотную комнатку, я всегда задерживалась у окна, глядя на огни вдалеке. Там, в сияющих особняках, танцевали под музыку. Смех, вино, шелка… А здесь — запах мыла и старый барак.

Но я знала: пусть я ношу чужие рубахи к реке, я все равно осталась собой. И я докажу этому заносчивому Валморену, что даже грязь на что-то да способна.

Все началось в один обычный вечер, когда я мыла последнюю партию рубашек, оставшись совсем одна — ведь остальные девочки уже выполнили дневную норму. Пальцы онемели от холодной воды, а спина ныла так, будто я перетаскала на себе целый дом. И я мечтала о том, как вернусь домой, в свою комнату, на скрипучую кровать. И даже жесткий матрас покажется мне сейчас пуховой периной.