Книга Предзимье. Осень+зима, страница 112 – Татьяна Лаас

В голове Таи помутилось.

— Поняла? — почему-то Таину попытку удержать себя в руках Разумовская поняла иначе. — Зимовский — мой!

— Да забирайте с моим превеликим удовольствием!

Первое переднее колесо взорвалось за штафирку. Второе за ублюдка. Обижать Павла Тая тоже никому не позволяла. Задние колеса Тая разрушать не хотела, но вмешался лес — машина грузно покачнулась и просела и на задние колеса. Асфальт покрылся мелкой резиновой крошкой.

В воздухе кружились, сверкая на солнце, снежинки. Завораживающее зрелище, только Тае сейчас нельзя отвлекаться и забывать, что она человек. Она заставила себя унять обиду. Надо перестать леденеть.

Разумовская, надо отдать должное её выдержке, напуганной не выглядела: она лишь картинно ладонью закрыла рот, когда «шкафчик» прикрывал её собой от разлетающейся во все стороны ледяной резиновой крошки, а потом, когда все стихло, запретив рукой телохранителю вмешиваться, шагнула из-за его спины к Тае и улыбнулась:

— Не беспокойся, заберу Зимовского. И про приворот твой расскажу. Или что это с ним было за помешательство, от которого лечат в патологии модификаций? И спасибо за то, что ты прелесть какая дурочка. Правду говорят, что на детях гениальных родителей природа отдыхает.

Тая заставила себя игнорировать её слова. Её это все не касается. Касается её лишь то, что Павел и Гордей не должны услышать ту грязь, которую придумала Разумовская. Тая старательно спокойной сказала, стараясь удержать рвущиеся к живым ледяные языки смерти:

— В ваших интересах, госпожа Разумовская, чтобы через полчаса запись о случившемся тут была «утеряна». Иначе придется извиняться и за штафирку, и за ублюдка, причем не передо мной. Вряд ли императору понравится то, как оскорбляют его единокровного брата.

Екатерина Сергеевна апломба не потеряла, лишь переступила через растущий ледяной ручеек:

— Мне? Может, это в твоих интересах, чтобы запись исчезла? Так вот, я этого не допущу. У меня два свидетеля, которые под присягой подтвердят, что я подошла к тебе мирно поговорить, а ты, полукровка нечисти, беспричинно напала на меня. Камера стоит сбоку — записи звуков на ней нет. Прочитать по губам, что говорили мои люди и я, никто не сможет. Зато, что сделала ты, увидят все. Шах и мат?

Тая чуть наклонила голову на бок, понимая какой глубины яму сама себе вырыла. Вот же чума! С Таи, как перхоть, во все стороны посыпался иней. Действительно, прелесть какая дурочка! Её разыграли, как по нотам. Сумароков поди рыдает в сторонке или в припадке рвет и мечет — он разрабатывал хитроумные планы, а Тая из тех, кто сам себя подставляет. Говорил же Кот: молчим и улыбаемся, а мстим тихо и без свидетелей. И Гордей напоминал о том же — и получаса не прошло.

Разумовская недовольно оглядела Таю, словно ища, что же в ней такого, что привлекает мужчин, и не находя ответа:

— Ты хоть знаешь, кто отец твоего будущего ребенка?

Тая заставила себя лучезарно улыбнуться и сказала чистую правду:

— Не имею ни малейшего понятия!

— И на ЭТО клюнул Зимовский… Надо же… — Разумовская невоспитанно ткнула пальцем в шофера: — вызови полицию и составь акт о нападении, а я домой — устала. Пусть полиция приедет к нам — я дам показания о необъяснимой агрессии госпожи Подосиновой.