Книга Предзимье. Осень+зима, страница 70 – Татьяна Лаас

— Кто тут? — Он шумно вдохнул и тут же её узнал: — Тая?! Помоги!

И как только рассмотрел в темноте… Тая проглотила все рвущиеся из нее ругательства. Помогать Зимовскому не тянуло. Хорошо, что все чувства были приглушены, а то убила бы и рука не дрогнула.

Веретено как будто почувствовало нежелание Таи вмешиваться и предприняло очередную попытку завершить ритуал — оно опустилось на грудь Зимовского возле старого, выпуклого шрама, словно от укуса. Или веретена. Тая поняла, как Зимовский выжил. Тая поняла, что он делает сейчас. Тогда, чертову дюжину лет назад, веретено все же нашли и принесли Зимовскому. Её жизнь отдали этой твари. С трехкамерным сердцем люди не живут — они же не змеи.

Опорой веретену стала грудь Зимовского. Золотая ниточка уходила в его сердце, да все никак не могла втянуться в него — мешал узелок. Серебряная нить слишком грубо была привязана к золотой, ладной, тонкой ниточке. А к серебряной привязали медную, и еще одну, и еще… Узелков было много. Веретено гудело, медленно вращаясь против часовой стрелки. Нити разматывались, ложились на грудь Зимовскому, грозясь окончательно запутаться.

Золотая ниточка то выныривала из сердца, то снова погружалась в него, таща за собой серебряную нить, но узелок мешал. Магмоды не давали согласия на использование своих забранных жизней. Тая тоже не давала согласия, но это как-то Зимовский смог обойти.

Веретено крутилось и крутилось, его кончик уже раскалился вместе с нитями, еще чуть-чуть и накопленная в нитях магоэнергия вырвется на свободу, раз её принять не в силах. И тогда взорвется не только идиот Зимовский. Тогда взлетит на воздух весь городок вместе с ним.

Самоуверенность некоторых и их ярое желание жить поражало.

Тая замерла. Она все же столкнулась с собственным убийцей. Проклятье маленьких городов — тут все друг друга знают. Тут не бывает лишних, пришлых, и если тебя убили тут, в маленьком городке, то ты точно знал своего убийцу и встречался с ним на узких улочках без названий. Или даже приятельствовал с ним. Или был им приглашен на день рождения, чтобы первой парой открыть танцы. Надо же.

Веретено гудело, все глубже и глубже вгрызаясь в тело. Кровь потекла по бледной коже.

Надо что-то делать. Надо что-то решать. Вернуть себе свое, выдирая из Зимовского свою жизнь без надежды на то, что нити приживутся, или спасать город, заодно спасая и Зимовского. Выбор? Выбора у Таи не было. Что случилось — то случилось. Забирать чужое она не будет.

Для начала Зимовскому нельзя шевелиться — одно неловкое движение рукой в пароксизме боли и… Нити будет не распутать.

Лед потек с ладоней Таи, приковывая Зимовского к полу. Мужчина непонимающе дернулся и пробормотал:

— Тая, освободи меня — я справлюсь.

Он не понял, что льдом его сковала именно она.

Тая не сдержалась — закричала, даже понимая, что неправа:

— Заткнись!

Он снова дернулся, пытаясь встать — мышцы прорезались под кожей, напрягаясь изо всех сил.

— Тая! Капля доверия — я справлюсь! А ты уходи — тут опасно!

Она закрыла глаза — ей тоже было больно, не так, как Зимовскому, но все же. У него болело тело, у неё — душа.

— Заткнись, Зимовский, — прошипела она, заставляя себя смотреть ему в глаза, наглые и абсолютно нераскаявшиеся. — Хоть одно слово, и твоя мечта об «умерли они в один день» осуществится прямо сейчас. И вместе со всем Змеегорском, Зимовский. Ни слова!