Онлайн книга «Журавли летят на запад»
|
– Мы победим? – Сунь Ань хмурится, сидя на подоконнике и наблюдая за процессией граждан. Он не очень понимает, чего те хотят – крики сливались в сплошную какофонию звуков. Но чувствует сердцем – как за прошедшие шесть лет научился узнавать, чего Париж хочет, что ему важно. Париж был капризным городом, гордым, смелым, и Сунь Ань слышал его гнев в каждом крике, в каждом ударе дверей, в каждом скрипе башмаков по мостовым. Наконец-то он увидит Париж без императоров, отбрасывающим корону, как девушка сбрасывает тугой корсет. Господин Эр пожимает плечами. – Это мы узнаем позже. – А вы что думаете? В газетах пишут, что все будет хорошо, но это же глупости. – Сунь Ань хмурится. Хорошо-то будет, но едва ли в том виде, в каком мечтал Наполеон Третий[13]. – Ну, мы же все равно не знаем, как там дела, – Чжоу Хань залезает на подоконник рядом с ним и широко улыбается. Ему не нравится Париж, но Сунь Ань не знает, каким бы он стал вне него. Он знает только Чжоу Ханя из Парижа – чуточку печального, с мягкой внимательной улыбкой, с морщинками у глаз, болтающего ногами и с тревогой всматривающегося в толпу людей на улице. – И ты предлагаешь не переживать? – А что ты сейчас сделаешь? – удивляется Чжоу Хань. – Можете уехать из Парижа, – предлагает господин Эр. Сунь Ань фыркает. – Это слишком просто. – А ты хочешь сложно умереть? – Чжоу Хань смотрит на него цепким нечитаемым взглядом. – Я хочу бороться за свой дом. После этих слов он осекается. «Дом»? Чжоу Хань насмешливо щурится в ответ на эти слова. – И давно это твой дом? Сунь Ань может сказать – «прости, я оговорился». Или – «сейчас это мой дом, а дальше посмотрим». Любой ответ подойдет – Чжоу Хань его поймет и примет, потому что Чжоу Хань всегда так поступает: не осуждает, не злится, не начинает спорить, просто кивает, разрешая ему и дальше нести всякий бред, а потом приходит со словами «А я же говорил», но помогает разобраться с последствиями того, что Сунь Ань наболтал. Но он говорит другое. – Да, давно. – После чего закрывает окно, так, что старые ставни хлипко, мокро хрустят, и уходит. Наверное, на него плохо влияет город – он шумит, ругается, злится, и он тоже начинает злиться и ругаться, потому что кажется неправильным молчать, пока остальные кричат. Или Моргана – она тоже плохо на него влияет, а оттого сильно не нравится Чжоу Ханю. Моргана жила в их доме этажом выше. Встретились они в первый раз случайно – он шел на какие-то занятия, она мыла лестницу. Он наступил ногой в ведро, не заметив его в утренней полутьме, а грохот, конечно, услышал весь дом. Она потом гоняла его тряпкой до первого этажа, а он отчаянно пытался извиниться. Извиниться не вышло, впрочем, как и вернуться обратно, чтобы сменить одежду на сухую, поэтому всю дорогу он отчаянно хлюпал одним ботинком по мостовой, собирая смешки от пробегающих детей. Они встретились на этой же лестнице следующим утром. – О, это наша ундина, – ехидно говорит она. В этот раз Сунь Ань ее впервые рассматривает хорошо – у Морганы длинные черные волосы и голубоватые, серые в полутьме лестницы глаза. Она широко и весело улыбается, и Сунь Ань видит ямочки. – Кто? – Русалка, – вздыхает она, явно раздосадованная тем, что шутка не получилась. Он непонимающе качает головой. – Злая водяная мерзость, сидит в реках, красиво поет, жрет глупых мужчин. |