Книга Хозяйка королевской таверны, страница 32 – Любовь Оболенская

«Насчет “раньше было лучше” – это, похоже, во все времена актуально», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Ибо так же в любое время справедливы простые истины «язык мой – враг мой» и «молчи – за умного сойдешь».

Рынок встретил нас не только оглушительным шумом, но и концентрированной вонью рыбы, сладковатым запахом крови и потоками грязной жижи, неторопливо стекавшими в Темзу. Торговые ряды не зря поставили рядом с рекой, которая величаво несла вдоль берегов рыбьи внутренности, кровавые пятна и целые пласты мусора, которые исторгал из себя лондонский рынок.

Возле входа в него рядами сидели нищие, выставлявшие напоказ свои грязные изуродованные конечности, покрытые почерневшими ранами и жуткими язвами. Я, как девушка впечатлительная, тут же отвела взгляд от этих безусловно несчастных людей, которым я никак не могла помочь, ибо их было слишком много. Один из нищих попытался с поклоном поймать подол Милдрет, на что та опытной рукой резко отдернула край одежды и прорычала:

– Пошел вон, пес! Думаешь, расковырял себе ногу ржавым гвоздем и теперь весь мир тебе должен? Работать не пробовал?

– Помилосердствуйте, добрая госпожа, – заныл нищий. – Клянусь небесами, меня настигла франкская стрела…

– Ага, на задах этого рынка она тебя и настигла, где вы уродуете себя, чтобы разжалобить простушек.

Милдрет сплюнула под ноги нищему и пошла себе дальше, приосанившись, словно боксер, размявшийся на хилом противнике перед серьезным боем. Я, конечно же, последовала за ней.

У меня сразу сложилось впечатление, что на рынок народ приходил, конечно, и для торговли тоже, но главное – это проораться. Как в моем мире люди ходят на концерты рок-звезд или футбольные матчи.

Ибо на рынке орали все.

И покупатели, прессующие торговцев насчет скидок.

И торговцы, сопротивляющиеся этому прессу.

И рыночные стражники в стальных шлемах с деревянными дубинками в руках, готовые в любой момент пустить их в ход.

И, конечно, животные: некоторых резали прямо тут, разделывали и подвешивали куски дымящегося мяса на ржавые от крови крюки…

Я мгновенно оглохла от шума и офигела по максимуму от массы впечатлений, которых ни в каком кино не увидишь. Конечно, прилавки, заваленные рыбой, мясом, овощами, фруктами, тканями, примитивными украшениями, еще можно было себе представить. Но глаза то и дело выхватывали фрагменты местной жизни, которые вряд ли сможет сгенерировать самое смелое воображение.

Вон под прилавком сидит на собственном хвосте крыса размером с кошку и грызет рыбью голову, лениво поглядывая по сторонам, словно отдыхающий турист, попавший в экзотическую страну.

Вон торговец поймал грязного пацана, вероятно воришку, и деловито откручивает ему ухо – а подросток орет не по-детски, потому что надорванная мочка уже покрылась кровью, и не факт, что торгаш этим ограничится.

А вон и тот самый позорный столб, черный от грязи и свернувшейся крови. К нему привязан тощий голый мужик, которого деловито охаживает плетью толстый стражник – причем не миндальничает ни разу, так как после каждого удара на спине несчастного вспухает красная полоса с мгновенно выступающими капельками крови.

Но Милдрет эти визуальные эффекты ничуть не интересовали. Она сюда пришла не за этим и наверняка видела все это не раз. Потому хозяйка таверны с ходу начала предаваться развлечению, которое рынок предоставлял каждому бесплатно и в любых количествах.