Книга Хозяйка королевской таверны, страница 41 – Любовь Оболенская

Процесс становился все интереснее, а ожидание результата – все желаннее. Я с детства помнила эту деревенскую технологию, виденную неоднократно, да и самой в юности приходилось печь хлеб на хмелевой закваске. Но было это давно, и тогда вместо меда я использовала сахар. Потому сейчас было втройне любопытно, что получится в результате!

Не успела я поставить опару, как в таверну повалили посетители – только успевай поворачиваться! Работая одновременно и за повара, подогревающего приготовленное вчера, и за официантку, я про себя удивлялась, как Милдрет справлялась со всем одна до того, как у нее появилась я. Хотя и посетителей у нее, конечно, раньше было поменьше…

А между тем народ чавкал с упоением, буквально пожирая довольно безыскусную пищу, в которую мы всего-навсего добавили лук, чеснок, соль и перец. Ну, ничего! Как только Милдрет по-настоящему распробует вкус денег, я ее уговорю и на более цивилизованные блюда, нежели куриная похлебка и жареная рыба.

– Ох, и вкуснотища! – стонал тощий мужик, орудуя деревянной ложкой. – Сроду не едал ничего лучше!

– Это ты еще жареного ежа не пробовал, – хмыкнул его сосед, с лицом рябым настолько, словно в него из дробовика выстрелили. – Помню, бывало, поймаешь его, шкурку снимешь, тушку глиной обмажешь и жаришь в костре. Потом глину расколешь, ежика соусом гарум польешь и жрешь. Пальчики оближешь!

– Гарум – это та гадость, которую вы, саксы, делаете из рыбьих кишок, протухших на солнце? – с ухмылкой осведомился тощий.

– Что ты имеешь против саксов, чертов норманн? – перевернув тарелку, взвился его спутник, в руке которого блеснул нож.

– А ну тихо! – неожиданно для себя взвизгнула я так, что оба дебошира аж присели, а остальные посетители таверны замерли. Я же, лихорадочно подбирая слова и, не зная, что сказать, выдала первое, что пришло в голову: – Имейте уважение к пище, ниспосланной вам небесами!

– И мной, – добавила Милдрет, перешагнув порог таверны и бросив на пол увесистый мешок. – Там у входа желающих вкусно покушать больше, чем рыбы в Темзе! Так что, кто не согласен с Глефой, живо выметайтесь отсюда!

– А ведь и правда, такая пища достойна уважения, – заметил один из посетителей. – Слышь, Бранд, спрячь-ка свой нож, если не хочешь увидеть его торчащим в собственном брюхе. И похлебку, что разлил, собери в тарелку – не видишь, столы чистые. Это ж не твой свинарник, а приличное заведение.

Рябой зло зыркнул в сторону говорившего. Но, поскольку тот был раза в два шире него в плечах, спорить не стал. Смахнул в тарелку разлитую похлебку рукавом собственной рубахи, бросил на стол четверть разрубленного пенни и ушел, недовольно пыхтя и скрипя тем, что осталось от зубов.

– То-то же, – усмехнулась Милдрет. – Ну что, Янка? Смотрю, нам опять придется готовить, а то на ужин не хватит ни похлебки, ни рыбы.

– Ну, что делать, – вздохнула я, уже, похоже, привыкшая к ломоте в шее, руках и пояснице. – Надо так надо, я готова.

– А столы-то зачем отмыла? – удивилась Милдред, когда мы закончили с готовкой и присели немного передохнуть. – Для красоты, что ли? Так она местным не нужна. Им бы брюхо набить, да чтоб подешевле.

– В моей стране верят, что чистый дом реже посещают болезни, – извернулась я, понимая, что вряд ли смогу толково рассказать средневековой женщине о бактериях и гигиене.