Книга Хозяйка старой пасеки 3, страница 101 – Наталья Шнейдер

Вот наконец она и успокоилась.

— Как что? — Я с улыбкой обернулась к ней, будто и не было утренних слез и обвинений. — Работать, разумеется. Надо вощину к рамкам крепить, и у тебя это здорово получается.

Я намеренно говорила о самом простом и будничном деле, не требующем никаких душевных терзаний. Просто работа.

— Правда? — В ее голосе прозвучала робкая надежда. — Ты… ты не сердишься?

— А на что мне сердиться? — Я снова улыбнулась, на этот раз чуть лукаво. — Иногда я и в самом деле бываю проклятуще гадкой. Особенно когда не выспалась. А теперь идем, работа ждать не будет.

Я взяла ее за руку и повела в сторону сарая. Варенька на мгновение замерла, а потом крепко, почти судорожно, стиснула мои пальцы.

В сарае с раскрытыми дверями было прохладно, пахло стружкой и воском. Я натягивала проволоку, Варенька крепила вощину, со двора доносилось жужжание пилы и стук молотков, и в этом мирном рабочем ритме, казалось, растворились все тревоги.

Пока со двора не донесся крик, а за ним еще один.

Да когда-нибудь в этом доме будет все спокойно?

В дверь влетел Кузька. На щеке у него алело пятно. Во что этот балбес опять вляпался?

— Барышня, мы хотели колоды обратно к омшанику перетаскать. Чтобы, значит, когда просохнет, сразу и сгрузить. А там пчелы!

— Только тебе досталось или остальным тоже?

— Да всех покусали, — отозвался с улицы Данилка.

— Инициатива наказуема, — проворчала я, откладывая плоскогубцы. — Варенька, сбегай, пожалуйста, в ледник, возьми немного льда и ткани для примочек. Не трогай! — воскликнула я, глядя, как Кузька тянется к щеке. Взяла маленькую стамеску, вытащила парня на яркое солнце.

— Жало нельзя тянуть пальцами, выдавишь яд в кожу. Надо подцеплять снизу вверх, вот так. Как будто соскребаешь. — Я выпустила Кузьку. — Теперь иди к графине, возьми у нее лед и приложи к щеке, чтобы не так распухла. Следующий!

К счастью, парни быстро догадались сбежать, так что укусов было немного. К счастью же, никто из них не страдал аллергией на пчелиный яд — у меня мороз по хребту пробегал при мысли, как в этих допотопных условиях справляться с отеком Квинке, не говоря уж об анафилактическом шоке. Так что вскоре все пятеро сидели, прижимая кто к лицу, кто к шее или руке узелки со льдом, а я отправилась обследовать место происшествия.

Действительно, пчелы. Дикий — а может быть, и чей-то чужой, кто его разберет — рой решил, что старая колода подходит ему для нового дома. Что ж, они почти угадали. Нужно только пересадить их в нормальный улей.

— Ну что, Полкан, вот у нас и работа на вечер появилась? — потрепала я пса по шее.

И, пожалуй, я не буду ни продавать колоды, ни сжигать их. Расставлю по своим угодьям и найму пару деревенских мальчишек, чтобы проверяли. И еще надо заказать Крутогорову больше досок.

Савелия похоронили скромно, на деревенском кладбище Воробьева. Вместо креста столбик с тремя зарубками — тремя языками пламени, да табличка с именем и двумя датами. Остался ли кто-то, кто будет горевать по нему? Не я, уж точно. Мы — три дамы, мужики, что копали могилу и опускали гроб, да три деревенские бабы, честно отвывшие по покойнику: «Все ж человек был, надо, чтобы все было как полагается» — больше никто на похороны не пришел.

Когда перед тем, как гроб заколотили, бабы сунули туда старые лапти, я собиралась возмутиться, но Марья Алексеевна придержала меня за руку.