Книга Хозяйка старой пасеки 3, страница 42 – Наталья Шнейдер

— Не буду стращать вас судебными тяжбами и долговой ямой. — Он снова улыбнулся и повторил: — Я же не зверь какой. Давайте мы сейчас с вами еще раз все посчитаем да, раз вы сами себе хозяйка, договор подпишем, честный. Банки нынче займы под пятнадцать-двадцать процентов дают, ну да я человек нежадный, пусть пятнадцать. Будете мне, скажем, по триста отрубов в месяц выплачивать. При скромном прожитии это возможно.

Исправник смотрел на меня. В глазах мелькнуло что-то, что-то живое. Челюсти на миг стиснулись, сжались кулаки.

— При скромном прожитии на триста отрубов год можно в столице провести, — заметил Нелидов. — А вы хотите столько каждый месяц

— Это вы загнули, Сергей Семенович, — протянул Кошкин. — На триста отрубов в столице — это уже не скромное, это нищенское прожитие.

Нелидов вспыхнул. Стрельцов подался вперед… и снова выпрямился. Лицо его перестало что-либо выражать, а в глазах загорелся огонек интереса. «Посмотрим, что ты будешь делать», — будто бы говорил мне этот взгляд. И где-то на дне его застыл вопрос: «Кто ты? Правда ли все это или лишь игра?».

Голос Кошкина продолжал звучать, вязкий, будто патока, и от этого голоса меня замутило, будто я в самом деле переела сладкого.

— Лет за восемь этак и выплатите все, с процентами. Только, конечно, тогда уж ни гостей, ни ученых бесед… Да и, боюсь, ни женихов, при таком-то приданом. А там и старой девой недолго остаться.

Он произнес это с таким видом, будто сам вот-вот прослезится.

— Вот такой я вариант и предлагаю. По-честному. А там… кто знает. — Он развел руками, изображая покорность судьбе. — Может, сердце ваше смягчится и поймете вы, что одного доброго слова вашего было бы достаточно, чтобы все эти дрязги развеялись как дым. И жили бы вы как за каменной стеной, и род ваш продолжился бы на своей земле, а не был бы вынужден ее на части распродавать для уплаты долгов. Может, этот должок и вовсе вашим приданым бы записался.

Опомнившись, я опустила глаза. Глупо было придумывать какой-то двойной смысл во взгляде Стрельцова. И глупо было ждать помощи. Я — не дева в беде, а исправник — не благородный рыцарь, прискакавший меня спасать от дракона. Он — другой дракон, возможно, еще более опасный, и его интересует только то, достойный ли я соперник. Да и у первого дракона вместо пламени — долговые расписки, их на копье не насадишь.

«Стальной клинок», — вспомнился мне горячий шепот. Нет. Я не стальной клинок. У клинка нет собственной воли, он лишь исполняет то, что велит ему рука, которая его держит. Я — человек. Я — женщина.

Я — учительница биологии, в конце концов. А учительница биологии знает, что даже у самого живучего паразита есть уязвимое место. Нужно лишь найти его.

Я распрямила плечи. Натянула на лицо светскую улыбку, ту самую, что так бесила меня на лице Стрельцова.

— Вы правы, Захар Харитонович. Пятнадцать тысяч отрубов — очень серьезная сумма. И я ценю ваше стремление к… цивилизованному решению.

Я говорила негромко, но так, что каждое слово было отчетливо слышно.

— Однако я не вижу в доме ни… — Я взяла верхний листок — Отрезов хатайского шелка. Ни цыбика с чаем.

Эти цыбики просто-таки почкованием размножаются, три года назад в записях Савелия, теперь вот — у Кошкина, и, судя по дате расписки, это уже другой.