Книга Светоч Йотунхейма, страница 200 – Елизавета Дворецкая

Вслед за этим ехидным замечанием Фьёр вдруг стал такого роста, что уперся маковкой в кровлю, и Рагнхильд отскочила, закрывая себе рот, чтобы не вскрикнуть. А Фьёр глянул на нее сверху, как летящая сова, и опять стал обычного человеческого роста.

– Когда я увидел тебя в первый раз, ты что-то не была так приветлива!

– Разве я тогда могла знать… – Рагнхильд запнулась, мельком вспомнив, сколько всего пережила с того дня в конце прошлой зимы. – А ты откуда узнал?

– Матушка Идис передала мне весть, что у тебя случилась беда, и я заглянул ненадолго.

– Ненадолго?

– Я не могу сейчас надолго оставить свой дом, мне надо готовить погребение.

– О! – Рагнхильд вспомнила об отце. – Мой отец! Он правда мертв? Его тело… у вас? Мне сказали, что Мальфрид утянула его в скалу!

– А того тебе не сказали, что этот мерзавец убил мою мать? – Фьёр злобно ощерился на лежащего Хаки.

Рагнхильд ахнула:

– Как это?

– Он пробил их обоих одной сулицей, твоего отца и мою мать. Они упали прямо к порогу нашего дома, к моим ногам! Оба надетые на сулицу, как… как рыбины на палочку! Они оба были мертвы! Я должен как следует похоронить их.

– Но это значит… – Рагнхильд тоже посмотрела на Хаки, – что он кровный враг и мне, и тебе! Ты должен его прикончить, а не лечить! Хотя бы ты должен ему отомстить, раз уж у меня больше нет родичей!

– Я не могу его прикончить! – огрызнулся Фьёр. – Прямо в доме моей матери!

– Что?

– Ведь это она, – Фьёр показал в сторону двери, куда ушла Гудрид, – моя родная мать? Она любит эту жабью задницу. Я не могу причинить ей такое горе, особенно когда у меня самого такое горе!

Рагнхильд закрыла лицо руками. У Фьёра оказалось сразу две матери, и он помнил свой долг перед каждой, что мешало ему отомстить за смерть приемной матери, которую убил ее, Мальфрид, родной сын. В такой путанице ни один йотун не разберется!

– Но для чего же тебя прислала Матушка Идис – лечить эту падаль? – в досаде прошипела Рагнхильд: чувства Фьёра мешали мести за ее отца, что могло бы несколько уменьшить ее собственное горе. – Я просила ее о помощи мне, а не ему!

– Я и пришел помочь тебе. Вот.

Фьёр вынул из-за пазухи кончик оленьего рога, на котором были вырезаны три черные «вязаные»^[31]руны, и засунул под тюфяк Хаки.

– Теперь не бойся. Он не выздоровеет, пока мое заклятье не уберут. Раны так и будут мучить его, и к женитьбе он будет способен не более новорожденного. Завтра ему полегчает, и я уеду. Оставлю тебе запас этих трав, ты станешь давать ему по утрам, но к вечеру их действие будет кончаться. А я займусь своими делами. Как закончу с погребением, тогда дам ему случай исцелиться и выбраться из этого дома. И тогда уже… Я даже не стану пачкать об него руки. Я сделаю так, что он сам себя съест, а перед этим поймет, что он не так удачлив, как ему мнилось. Клянусь Матерью Ангрбодой!

С наступлением зимы Хальвдан конунг пустился в разъезды, как это было у него в обычае. Со своим племянником он расстался сразу после Рёгнвальдовой свадьбы: устроив пир в Сэхейме, тот сразу увез молодую жену в Гейрстадир, в свою собственную усадьбу, доставшуюся от отца, в своей половине Вестфольда. В Сэхейеме благодушно шутили, что, мол, Рёгнвальду конунгу хочется провести зиму наедине с новобрачной, но, хотя новобрачная была вполне достойна пылкой любви, Хальвдан знал, что дело не в этом. Даже при всей самоуверенности Рёгнвальда тому было не под силу видеть своего дядю, которого он отправил в Йотунхейм за невестой, но все же оказался одурачен и получил в жены другую. В глазах Хальвдана ему мерещилась усмешка, и это так бесило, что Рёгнвальд с трудом заставлял себя улыбаться.