Книга Светоч Йотунхейма, страница 85 – Елизавета Дворецкая

Сглатывая, ощущая, что еще немного – и он напустит «теплого» в штаны, как малый ребенок, Хаки пятился. Зубы стучали, он не мог вспомнить ни одного слова, чтобы оправдаться – он вовсе не собирался ничего у них воровать!

– А не взять ли его на ужин? – вдруг сказало красноглазое лицо.

В выпученных глазах впервые появилось одобрение, но оно пугало хуже злобы. И дурак бы понял: его собираются «взять на ужин» вовсе не в качестве гостя!

– Больно тощий, – с сомнением сказало морщинистое лицо.

– Ничего, я посажу его в мешок и буду кормить. За недельку этот гусак наберет жирку, а тогда и на вертел.

Жуткая старуха так деловито обсуждала сама с собой, как будет есть Хаки, что он едва не заплакал от страха и растерянности. Она едва достала бы ему до груди, но ощущалась в ней такая мощь, что было ясно: вздумай она от слов перейти к делу, он ровно ничего не сможет противопоставить этой силе.

Спасли его петухи. Пока старуха занималась Хаки, рыжий петух поднялся и на дрожащих ногах поковылял к черному. Черный, видя это, тоже встал и издал хриплый, слабый, однако боевитый крик. Одного глаза у него не было, синяя кровь залила перья на груди, но он был готов продолжать бой.

Всадник черного – тролль с маленькой головой, с кожей цвета бурого камня, не обременявший себя никакой одеждой, – тоже издал воинственный вопль и потянулся к своей дубине. Старуха обернулась обоими лицами…

А Хаки бросился бежать. Позади снова разгорелся шум потасовки и брань, а он мчался и мчался, только и надеясь, что бойцы отвлекут и задержат двухголовую троллиху хоть на какое-то время.

На бегу вспомнил, что убегать нет смысла. Заметил скопление валунов и юркнул в щель. Забился как мог глубже и замер, пытаясь отдышаться. Грудь ходила ходуном, в ней что-то скрипело и свистело.

Но даже сквозь шум собственного дыхания Хаки расслышал тяжелые удары – к нему приближалось что-то очень большое. Разом стемнело – выход из щели заслонило нечто огромное.

В щель глянул круглый, величиной с хорошее блюдо, пронзительно-желтый петушиный глаз. Хаки видел, как дрожит ярко-красная борода под клювом. Желтый глаз впился в него с хищным вниманием: жуткая птица вовсе не видела в Хаки человека, он был для нее лишь червячком, возможно, годным в пищу. И вот это ощущение себя лишь чей-то пищей подарило Хаки самый ужасный миг его жизни. Хаки перестал дышать. От страха сердце билось с перебоями, жилы сковал холод и сделал хрупкими, как промороженные веточки.

Вспомнилось, как маленьким ребенком, лет двух, он боялся пройти по двору хутора из-за злого петуха, который не раз пытался выклевать ему глаз. Того петуха мать в конце концов велела зарезать, пока дети не окривели, и Хаки давно забыл о нем – но вот сейчас вспомнил! Будто провалился на двадцать с лишним лет в прошлое, в то время, когда был слабым ребенком, едва держащимся на ногах, когда в мире так много было всего большого и страшного! Тот старый петух… тоже был рыжим… это он… он ожил… вернулся, только стал в десять раз больше… больше человека. Ведь здесь мир мертвых, все умершее на земле здесь оживает… и приходит рассчитаться за обиды.

Исполинский петух приподнял голову – и со всей силы ударил клювом в щель, пытаясь достать Хаки. Удар пришелся в камень – полетели искры и мелкие осколки, все скопление валунов содрогнулось, и Хаки успел испугаться, что они просто обрушатся и его погребет под завалом. Валуны выдержали, а клюв не достал до Хаки на длину ладони. Хаки вжался в щель, дальше отступать было некуда. Еще один удар, чуть точнее…