Книга Сошествие в Аид, страница 108 – Хейзел Райли

— I oikogéneia érchetai próti, — шепчу. — Семья превыше всего.

Черты отца смягчаются, хотя злая тень никуда не девается. Он хлопает Аполлона по плечу:

— Встань, сын. Ты ниже меня только когда ошибаешься. Но ты признал ошибку — значит, поднимись и смотри мне в глаза.

Аполлон кивает, встаёт. Кронос обнимает его и поворачивается ко мне.

— Хайдес.

Рея отходит в сторону, не забыв, однако, снова провести ладонью по моему лицу. Всегда по стороне со шрамом. Мать никогда не гладит другую щёку. Не знаю почему.

— Надеюсь, и ты понял.

Я киваю.

Её это радует. Она обводит меня взглядом с ног до головы, сокращает расстояние.

— Хочу, чтобы игру повторили.

На миг мне кажется, что ослышался. Я щурюсь, будто это поможет разглядеть её намерения, а не просто черты лица. Он — отец — выглядит довольным.

— Как, отец?

— Ты и Хейвен Коэн проведёте реванш.

За его спиной у Афины — торжествующая улыбка. Я едва удерживаюсь, чтобы не впечатать её в стену.

— Почему?

Я задаю слишком много вопросов. Кронос снова раздражается. Я отхожу, но он всё равно нависает. Спиной упираюсь в стену; отец поднимает мою голову, перехватив несколько прядей.

— Потому что так решил я. Этого достаточно, сын?

Нет.

— Да.

— Прекрасно. — Он отпускает и протягивает руку Рее. — Афина, но в одном я с тобой не соглашусь. Это был нечестный поединок. По твоим же словам, у этой девочки острый ум, она хороша в играх. Ты загнала её в игру, где нужен не мозг, а тело. Поэтому Хайдес и Аполлон по очереди будут её тренировать — учить драться.

С лица сестры исчезает всякое довольство.

— Что?

Кронос обнимает меня за плечи и подтягивает ближе, выводит перед братьями и сёстрами:

— Даю вам месяц — может, чуть больше. Вы привезёте её к нам, на Олимп, как гостью. Она будет драться при всех. И если победит — её ждут великие вещи.

Да, как с Вайолет, — хотел бы я бросить саркастично. Но горло пересохло, и даже если бы захотел, говорить всё равно не смог бы.

Везти Хейвен к нам, в Афины, — безумие. Я знаю, чем это грозит.

— Всё ясно? — подгоняет нас Кронос, устав от нашего молчания. — Кто-то хочет возразить?

Мы по очереди шепчем: «Нет». Кронос чуть подталкивает меня в строй — и я снова оказываюсь между Гермесом и Аполлоном.

Рея начинает прощаться, как всегда: целует в щёку и берёт лицо в ладони — мягкие и холодные.

— Ta léme sýntoma, gie mou. — «До скорого, сын мой».

А мы неизменно отвечаем: — До скорого, мать.

Мы остаёмся в аудитории одни. Даже Джокс уходит с ними. Никто не говорит ни слова. Афина выходит первой, громко хлопнув дверью — её обычный драматический уход.

Мы с Гермесом, Аполлоном и Афродитой идём молча. Афродита рядом; я обнимаю её за плечи и прижимаю её голову к своей груди.

— Прости, — шепчет она.

Я смотрю сверху вниз:

— За что?

— За удары, что ты получил.

Боль возвращается. Я так переживал за то, куда свернула беседа, что она отошла на второй план. Корчу дурашливую рожу — вдруг полегчает и ей станет не так страшно.

— Не думай обо мне.

Ждём, пока она войдёт в свою комнату. Гермес на этом уходит; меня и Аполлона оставляет у двери вдвоём.

— Всё кончится плохо, — бормочет брат, руки в карманах, длинные шоколадные пряди падают на глаза.

Он прав. Даже если Хейвен выиграет — на этот раз честно, — для неё всё равно всё закончится плохо. Она проиграет, даже победив. И для неё больше нет ни трюков, ни лазеек.