Книга Сошествие в Аид, страница 106 – Хейзел Райли

Отец делает мне знак пальцем, чтобы я наклонился. Я тянусь — и в ту же секунду его тяжёлая рука сжимает мне шею и вдавливает лицом в столешницу. Боль такая, что дыхание перехватывает, стон застревает в горле.

— Это за то, как ты разговаривал с сестрой, — шепчет он ровно, без тени гнева.

Я успеваю приподнять голову — и в тот же миг он поворачивает её вбок, ударяя скулой о край стола, прямо по шраму. Боль прорывается огнём по всему лицу, и я кричу, стиснув зубы.

— А это за твоё хамство, — продолжает он.

Рея кладёт ладонь ему на плечо — сигнал «хватит». Отец отпускает меня. Я откидываюсь назад, лицо горит огнём.

Мы смотрим друг другу в глаза, и Рея поднимается. Подходит, наклоняется, как мать к малышу.

— Ну что, γιε μου, сын мой, правда ли то, что сказала сестра? Ты помог этой девочке?

Я плотно сжимаю губы.

Она улыбается и гладит меня по лицу — как раз по ушибленной стороне. Пальцы скользят по шраму, взгляд её полон печали.

— Мой красивый мальчик, почему ты не хочешь сказать матери правду? Почему хочешь причинить мне боль?

— Я помог ей, — выдыхаю. Больше ради того, чтобы закончить этот цирк, чем ради совести. — Афина права. Я подсказывал Хейвен, как отбить удары и куда целиться.

— Да ну, серьёзно? — вылетает у Гермеса, он не может сдержать изумления.

Мы его игнорируем.

Рея улыбается и продолжает гладить меня мягко, почти ласково. Потом её рука скользит к моему горлу и сжимает его так, что я лишаюсь воздуха. Она тянет меня вверх — я подчиняюсь, встаю. Ей хватает одной ладони, чтобы душить. Пытаюсь произнести её имя, но выходит только хрип.

Мать прижимает меня к стене, так что я бьюсь затылком. Ослабляет хватку.

— Не так мы вас воспитывали. Не так себя ведут, — кричит она, и всё равно сохраняет идеальную невозмутимость.

— Zitó syngnómi, mitéra. («Прошу прощения, мать».)

Уголок её губ приподнимается. Глаза при этом остаются ледяными, отстранёнными.

— Кронос, — зовёт она мужа.

Отец поднимается, и я сразу понимаю, к кому он идёт. К Аполлону. И его ждёт то же самое наказание за то, что сорвал Игры и бросился на брата.

Кронос хватает Аполлона за горло. Афродита и Гермес по бокам синхронно отпрыгивают назад.

— А ты как посмел предать собственных братьев? Поднять руку на брата ради какой-то тупой девчонки? — рычит он.

Я должен что-то сделать. Вмешаться.

— Патера…

Но мать выпускает моё горло и тут же отвешивает пощёчину — голова уходит влево. Я зажмуриваюсь, замираю.

— Это не… — пытаюсь выговорить.

Аполлон меня перебивает:

— Я виноват, патера. Прошу прощения и готов принять любое наказание. — Он стоит на коленях перед нашим отцом. — Прошу у вас прощения. Больше не повторится.

Его взгляд останавливается на мне. Я открываю рот, но он лишь резко мотает головой. Никаких возражений.

Отец смеётся — его забавляет, как легко он ломает собственного сына. Берёт Аполлона за подбородок, с отвращением разглядывает:

— Вы умны, вы богаты, вы сильны, вы лучшие. Я и ваша мать не принимаем слабости. Особенно — по отношению к простым людям. — Он отпускает его и снова прохаживается. — Игры — наша семейная традиция. Мы проводим их на Олимпе, у нас дома, и решили привезти их сюда, в Йель. Это ваш отличительный знак, то, что отделяет вас от остальных идиотов в этом месте. Вас должны бояться. Никакой пощады.

Я не выдерживаю: