Книга Сошествие в Аид, страница 138 – Хейзел Райли

— Почему? Я недостаточно красив, как Аполлон?

— Я сказала, что не могу, — уточняю. — А не что не хочу.

Он остаётся с приоткрытым ртом и морщится лбом. Ждёт, наверное, что я расхохочусь и спишу всё на шутку, но этого не будет. Я не шучу.

— Наш первый поцелуй не должен быть таким, — объясняю.

Он шумно втягивает воздух. Его ладони скользят к моим бёдрам и едва касаются через джинс.

— Тогда либо находишь другой способ попробовать, либо сдаёшься и отдаёшь мне победу.

Такого варианта у меня нет. Я выталкиваю из головы всё лишнее, игнорирую его пальцы, скользящие ниже по моим бёдрам, и умоляю мозг выдать толковую идею.

У «поцелуя» много определений. Универсального нет, верно? Поцелуй с языком — поцелуй. «Чмок» — поцелуй. А если я…

Я резко дёргаю его к себе. Он таращит глаза и берёт себя в руки. Хочет что-то спросить — не даю. Снимаю нижнюю губу зубами и прижимаю к ней язык, втягивая вкус плода страсти. Хайдес рвёт дыхание, горячая струя ударяет прямо мне в рот. И мне безумно хочется по-настоящему поцеловать его — несмотря ни на что, несмотря на игру.

Он пытается превратить мой приём в поцелуй, но я кусаю сильнее — и он замирает. Когда вкуса не остаётся, переключаюсь на верхнюю губу и повторяю всё точь-в-точь. Его пальцы вжимаются в мои бёдра так властно, что я не удивлюсь, если сейчас штаны разлетятся. Больно не становится — наоборот.

Я отталкиваю его голову и облизываю губы, собирая остатки.

— Неплохо, — произношу. Не понимаю, как мне удаётся говорить спокойно, когда дрожит буквально каждый сустав.

Хайдес тоже не пытается держать вид:

— Про фрукт?

Я спрыгиваю со стола, но он не даёт пройти — прижимает меня корпусом. Я улыбаюсь, глядя из-под ресниц:

— Про твои губы, — поправляю.

Выскальзываю из его рук и, не оборачиваясь, оставляю его одного на кухне.

Глава 24

Ночь светлячков

У Эроса было три облика: Антерос — взаимная любовь, Имерос — вожделение, и Потос — недостижимая любовь, сопровождаемая сожалением. Люди чаще всего гонятся за последним — за «второй половинкой яблока», которая однажды сделает их целыми.

— Тебе бы стоило завязать волосы, Рапунцель, — первое, что бросает Хайдес Аполлону, едва переступает порог спортзала, а я — следом.

Аполлон криво улыбается, совсем не задетый подколом:

— Уже собирался, но спасибо за заботу.

— Доброе утро, Хайдес, — говорю я самым вежливым тоном, на какой способна.

В ответ Хайдес роняет на пол штангу. Блины на концах грохочут так, что дрожит пол.

— Привет, — отрезает он, даже не глядя на меня.

Я уже открываю рот, чтобы велеть ему прекратить корчить из себя придурка, пока я не выбила это из него пощёчинами, как Аполлон кладёт ладонь мне на плечо и качает головой:

— Оставь.

— Надеюсь, ты прогнал её по стадиону, прежде чем тащить сюда, — облаивает Хайдес. И только теперь замечаю: на руках у него никакой защиты, даже бинтов.

Аполлон остаётся непоколебим:

— Конечно. Я бегал с ней, за компанию.

— Какой благородный жест, — произносит Хайдес фальшиво-растроганным голосом. — Что дальше — поедешь копать колодцы в Африке?

Аполлон его игнорирует и машет мне к мешку. Руки у меня уже забинтованы, один перчатка надета. Он помогает натянуть вторую, подтягивает завязки и отпускает только убедившись, что всё сидит как надо.

— Почему он сегодня в таком мерзком настроении? — шепчу. — Кто-то оставил злой коммент в его блоге на Tumblr?