Книга Сошествие в Аид, страница 137 – Хейзел Райли

К третьему раунду я поднимаю ладонь вверх — немой запрос. Предвосхищаю возражение:

— Знаю, руками нельзя. Доверься мне.

Хайдес колеблется, но кивает. Я не щупаю форму — вместо этого свободной рукой тянусь вперёд и упираюсь в его грудь. Провожу выше, к шее, притягиваю его. Ведя как могу, провожу плодом по его коже. Когда уверена, что оставила заметный след, кладу фрукт рядом на стол.

Тянусь к нему лицом. Руками цепляюсь за его плечи и касаюсь губами основания горла. Хайдес вздрагивает. Эта реакция даёт недостающую смелость довести задумку до конца.

Я высовываю язык и провожу им по всей длине его шеи. Увожу вправо — пока не ловлю другой вкус. Вкус еды, которую я намеренно «пометила для себя». Пробую шире, приоткрывая рот, позволяя языку лизнуть. Сладость смешивается со вкусом Хайдеса — и это сочетание превосходит всё, чего я ждала.

Он замирает, словно парализованный. А потом с его губ срывается стон — удовольствие, смешанное с болью. Стон, который дарит мне безусловную победу. Стон, который я хочу услышать ещё раз.

— Кажется, от фрукта не осталось ни следа, — шепчет он на выдохе, не забывая о своей заносчивости. — Понравилось?

Я медленно отстраняюсь — и сдёргиваю повязку вниз. Делаю это внезапно: Хайдес не успевает собраться. В его глазах — самый безумный голод из тех, что я когда-либо видела. Никто никогда так на меня не смотрел. Это новое и страшное чувство — будто несёшься сто восемьдесят в темноту. Там будет стена? Или ещё дорога?

— Потерял дар речи? — спрашиваю невинно.

Он вымучивает ухмылку:

— Знаю, ты думаешь, что выиграла. Но нет. Есть финальный раунд. И, поверь, ты проиграешь.

Он оборачивается за последним фруктом, но я окликаю:

— Ты не сказал, как назывался…

— К чёрту названия, Хейвен, — резко перебивает. — Мне плевать.

Я молчу. За его плечом вижу: он берёт ярко-пурпурный драконов фрукт. Разрезает пополам — белая мякоть с россыпью чёрных семечек. Никогда не пробовала, но знаю, как он выглядит. Если игра всё ещё «угадай, что за плод», я могу взять этот раунд и уйти в общагу спокойно. Но что-то подсказывает: Хайдес только что сменил правила.

Он отрезает дольку. Я задерживаю дыхание, когда он проводит ею по губам, пропитывая вкусом, который мне предстоит «снять». Чтобы не пропадало, он закидывает кусочек себе в рот, жуёт и проглатывает.

Поворачивается ко мне, пытаясь выглядеть торжествующе — выходит плохо. Серые глаза всё ещё пылают желанием, грудь ходит часто, слишком часто. Он упирается ладонями по обе стороны от моих бёдер, прижимая меня к себе. Наклоняется, выравнивается со мной и усмехается:

— Fílisé me, Persefóni mou, — шепчет.

Я не знаю, что именно он сказал, кроме одного: «Персефона».

— Я попросил тебя поцеловать меня, — переводит.

Я судорожно сглатываю — слюна не проходит. Он отслеживает движение в горле и снова смотрит мне в глаза.

— Знаешь другой способ почувствовать вкус фрукта? — спрашивает. — Тебе остаётся только поцеловать меня, моя Персефона.

Я тянусь левой рукой — обвиваю его шею. Правая ложится на скулу. Большим пальцем глажу тёплую, гладкую кожу. На миг желание отступает, уступая место нежности, от которой он кажется маленьким и беззащитным.

— Я не могу тебя поцеловать, — признаюсь.

Разочарование вспыхивает у него на лице. Шрам перекашивается.