Книга Сошествие в Аид, страница 257 – Хейзел Райли

— Она не одна из нас.

— Формально — нет, — соглашается Гермес. — Но по сути — такая же, как мы. Лайвли, которую наши родители не успели усыновить.

— Гермес, сколько ты выпил? — шиплю сквозь зубы, стараясь, чтобы Хейвен не слышала. — Сядь и закрой рот.

Поздно. На лице Хейвен появляется то самое упрямое выражение, которое не стереть даже ножом у горла. Она наклоняется вперёд, прищуривается и бросает мне ледяной взгляд.

— Думаешь, я та, что сидит и смотрит, как играют другие?

Я стискиваю челюсть.

— Нет. Просто сейчас неподходящее время для игр. — Даже для меня это звучит фальшиво и лицемерно. С любой другой я бы сделал всё, чтобы её втянуть. Я идиот.

И часть меня действительно хочет, чтобы Хейвен сыграла. Только не здесь. Не в зале Афродиты.

— Подходящее время всегда, — парирует она. И я понимаю: проиграл. Как и Гермес, который взвывает и хлопает так, что, кажется, сломал ладони.

Афродита слишком пьяна, чтобы осознать, но я вижу тень тревоги, что искажает её лицо. Аполлон, наоборот, и не думает её скрывать: сидит с рукой у подбородка, губы сжаты, взгляд устремлён в никуда.

— Ну что, Хейвен, — тянет Афина, облизывая ярко-красные, влажные от блеска губы. — У тебя есть идеи? Если ты и вправду одна из нас, какой бы ты выбрала первый раунд?

Хейвен мнётся.

— Эм… стрип-покер?

— Интересно, но мало, — тут же откликается Гермес.

— Гермес… — рычит Аполлон. Его никто не слушает.

У меня бросает в пот. Я расстёгиваю ещё одну пуговицу на рубашке. В таком темпе я и до конца не дойду одетым. Музыка грохочет, но для меня всё вокруг глохнет, остаётся только дыхание Хейвен.

Афина наклоняется к ней, хищно улыбаясь. Двумя пальцами — указательным и средним — изображает маленького человечка, что идёт по её предплечью. Поднимается по плечу, скользит по ключицам, касается шеи. Обводит щёку.

— Дам тебе пример, как у нас здесь принято. Перед тем как вы пришли, я сыграла в «Правду или Действие». И по действию переспала с девушкой, чьего имени даже не знаю.

Хейвен вскидывает брови. Опускает их, когда Афина смеётся над её реакцией.

Я хватаю сестру за локоть.

— Афина, я клянусь…

Она отталкивает, будто я приложился к ней раскалённым углём.

— Не твоё дело. Голоса у тебя нет.

Афродита хохочет без причины, вертит локон у носа и щекочет себя. Потом замечает мой взгляд, пожимает плечами и беззвучно спрашивает губами: «Чего уставился?»

— В каждом зале есть правило, — объявляет Афина, обращаясь к Хейвен. — Хозяин, то есть кто-то из нас, выбирает, с кем играть. Выбирает игру. Выбирает правила. И только он или она может её остановить. Так что…

— Она пьяна! — взрывается Аполлон, лицо пылает. — Афродита сейчас не в состоянии…

Сама виновница выпрямляется на диванчике, машет руками в воздухе и щурится:

— Да угомонитесь вы все, можно? Хайдес и Аполлон со своими минами губителей веселья. Афина — со своими подначками. И Гермес… и ты — перестань быть собой. Иногда это слишком тяжело выносить.

— Знаю, — кивает он.

— Ну так, семейные драмы закончились? Двигаемся дальше? Что мне делать? — спрашивает Хейвен. На миг наши взгляды встречаются, и она тут же ускользает. Она знает, какой длинной была бы моя нотация.

Все смотрят на Афродиту, а та накручивает светлую прядь на палец: наматывает — разматывает, губы трубочкой, лоб в морщинках. Впивается взглядом в Хейвен, будто ждёт озарения. Потом резко вздрагивает — даже Аполлон дергается.