Книга Сошествие в Аид, страница 44 – Хейзел Райли

Хайдес усмехается — жёстко, насмешливо.

— Правда. Ты выглядишь как та, что не держит себя в руках.

— Ложь, — поправляю, торжествующе. — Я прекрасно контролирую свою вагину, и уж точно она не «подскальзывается» на занятых парнях.

Если я его удивила, он не подал виду. Его кадык заметно дёрнулся, и он кивнул, сдаваясь.

— Ладно.

— Теперь твоя очередь. Самое худшее, что сделал ты? — Я не собираюсь ломать голову над вопросами, если можно обернуть против него его же любопытство.

Он смотрит в пустоту, усмехается, будто вспоминая что-то забавное.

— Я переспал с девушкой, у которой был парень.

— Ложь.

Две серые радужки пригвоздили меня на месте.

— Правда.

Я хотела дать ему шанс. Хотела поверить, что он не окажется таким предсказуемым. Ошиблась. Не удивлюсь, если в его списке есть и замужние мамочки.

— Расскажи, что ты делала в детстве такого, что другим казалось странным.

Его голос прорывает мои размышления о предполагаемом послужном списке Хайдеса. Я переключаюсь. В голове пусто: в детстве я была «нормальной», ничего особенного. Значит, пора импровизировать.

— В пять лет у меня была одержимость бабочками. Я их почти не видела и была уверена, что они так редко показываются людям, потому что умеют забирать на себя их желания. Иногда подлетали, давали тебе шанс загадать что-то и уносили с собой. Поэтому всякий раз, когда я видела бабочку, закрывала глаза и думала о чём-то, чего хотела сильнее всего.

Он не ждёт и двух секунд, прежде чем ответить:

— Ложь. Но история красивая, кстати.

Я раскрываю рот:

— С чего ты взял?

— Есть общее мнение: врун отводит глаза, вертит ими туда-сюда. Это правда, но хороший врун смотрит прямо и держит лицо каменным. Именно это ты сейчас и сделала, — поясняет. — Что наводит меня на мысль, что ты привыкла врать, Хейвен. Так?

Я отступаю на шаг. Он прав. Но я не позволю ему повернуть разговор против меня. Его очередь.

— А теперь расскажи, что ты делал в детстве.

Он проводит языком по нижней губе. Глаза устремлены на меня, но лицо спокойное.

— Мне нравились насекомые, когда я был ребёнком. Впрочем, и сейчас. Меня бесило, как с ними обращаются люди: собакам и кошкам — забота и нежность, а паука или комара убить не жалко. У меня в саду был свой уголок — кладбище. Я хоронил там всех мёртвых насекомых, которых находил, делал им маленькие могилки, место, где они могли бы спокойно лежать навсегда. Гермес смеялся и звал меня «господином мёртвых насекомых».

— Правда, — шепчу. На самом деле не уверена, но очень хочется, чтобы это оказалось правдой. Это красиво; странно, но говорит о сердце. Чего не скажешь, глядя, как Хайдес ведёт себя в Йеле.

Он кивает, подтверждая мою догадку. Подходит ближе, нависает надо мной. Я внезапно чувствую себя маленькой и беззащитной.

— Чего ты хочешь больше всего на свете? То, чего не сказала бы никому. Даже себе боишься признаться.

Я не думаю.

— Власти, — вырывается шёпотом. — Мне не нужна «успешная карьера», мне нужна самая блестящая из всех. Хочу, чтобы меня боялись, чтобы ко мне относились с тем же уважением, что и к вам, Лайвли. Хочу быть лучшей, той, на которую указывают как на пример, но которую невозможно повторить.

Он улыбается:

— Правда.

Я отвечаю улыбкой:

— Ложь.

На его лице мелькает тень удивления. Шрам кривится вместе с ртом.

— Невозможно.