Книга Сласти, страсти и тайны королевского двора, страница 10 – Тиро Томое

— Гиппокамп! – радостно выдала я и сама ошалела от того, что ляпнула.

Я как раз раздумывала о сложной связи в мозге, когда кратковременная память превращается в долговременную и пространственную. Естественно в памяти всплыл гиппокамп, отвечающий за эти сложные функции, а потом слово само собой слетело с губ.

Нет, ну это вообще нормально?

Хотя, если подумать, что ещё мог сказать нейрохирург, у которого сохранилась память о прошлой жизни?!

— О, ты бы не выражалась подобными словами, — зазвенел знакомый голос вредительницы, — могут принять за оскорбление!

Вслед за нравоучением проявилась и сама Богиня. Она склонилась над моей колыбелькой, хитро улыбнулась и спросила.

— Как жизнь, Марь Васильевна?

Как жизнь? Она ещё спрашивает?!

— Ах ты коза сельская! Кто тебе позволял такое со мной творить? Что за самоуправство? – орала я, багровея от злости, — ещё и заявилась, как ни в чём не бывало! Ты сама попробуй в мокрых пелёнках просыпаться каждое утро, я посмотрю, как себя чувствовать будешь!

Но…

— О-о! А-а-а!! – неслось по комнате вместо моей ругани.

Зеленоглазая откровенно веселилась. Уперев локоть в бортик кроватки и подперев щёку ладонью, она улыбалась и ехидно щурила глаза, разглядывая меня.

А я, поняв, что так дело не пойдёт, замолчала и только обиженно сопела.

— Ничегошеньки не понятно, — хихикнула Богиня, — Марь Васильевна, что ж ты вопишь, как младенец? А, точно. Ты же и есть младенец.

Издёвка вызвала очередной прилив праведного гнева.

— Стерва! – выплюнула я, но ожидаемо вышло, — яо-у!

— Ладно, не напрягайся. А то пупок развяжется, — снова съехидничала Богиня, — сейчас поправим кое-что…

Над моим лицом появилась холёная ладонь с тонкими, изящными пальцами пианистки. Она окуталась золотистым светом, от которого вдруг отсоединился крохотный шарик, закружил над самым носом, а потом юркнул в мой раскрытый от удивления рот.

— Кха! – закашлялась я.

— Теперь, Мари Васильевна, ты можешь говорить, — удовлетворённо сказала Богиня.

Я недоверчиво посмотрела на женщину, пошевелила губами и, наконец, смогла спросить.

— Как дети? Сильно переживали?

Тонкие брови Богини сошлись на переносице. Она отвела взгляд.

— Сильно, Марь Васильевна. Зря ты им не сказала.

Я виновато потупила взгляд. Моя вина. Надо было попрощаться с ними. Хотя разве это что-нибудь бы изменило? Нет, только бы добавило мучений. И им и мне. Тяжело наблюдать, как медленно уходит твой близкий. Тяжело просыпаться с мыслью, что возможно его уже нет. Почти невозможно сохранять душевное спокойствие, когда ты видишь, как из твоего любимого человека по каплям вытекает жизнь.

И ты бессилен. И все бессильны.

А от этого только ещё сильнее рвётся душа, разваливается на куски и кровоточит.

И когда жизнь вытечет из него до капли, ты станешь винить себя, что мог что-то сделать, мог сказать больше ласковых слов, мог быть рядом, но…

Костлявая Хозяйка рано или поздно придёт ко всем. Спорить с этим бесполезно. Это закон жизни.

Но за зимой придёт весна, а за смертью – новая жизнь.

Мы останемся жить в наших детях.

А это бессмертие.

Одинокая слезинка скатилась по щеке.

— Вот ты и попрощалась, Марь Васильевна, — утешающе произнесла Богиня, — теперь поговорим?

— А назад никак?...—с надеждой, спросила я, смело глядя в глаза Богини.

Она по-доброму улыбнулась и покачала головой.