Книга Сласти, страсти и тайны королевского двора, страница 2 – Тиро Томое

— Потерпи, потерпи, — бормотал Исайя, скидывая с плеч мешок и отвязывая поясную сумку, — папаша успеет до солнца. Ты, главное мяукай. Мяукай, чтобы я не пропустил тебя. Чтобы нашёл…

Без поклажи идти было легче. Папаша хмурился, оглядываясь на медленно выползающее из-за горизонта солнце, и ускорял шаг. Мяуканье становилось всё громче, ближе. Пару шагов и старик растерянно опустился на колени перед густыми фиалками, стянул с себя стёганную жилетку и накрыл находку. Мяуканье сразу прекратилось. И, словно по команде, всё поле засияло солнечными лучами.

— Успел, всеотец хранитель, — с явным облегчением в голосе, произнёс папаша Исайя, — теперь можно и поглядеть. Эх, Богиня-шутница! Кто ж в такую пору подкапустных подкидывает? А если бы меня тут не случилось? Сгинула бы девчонка к тёмным безвозвратно и пополнила ряды злых Полудниц. Не жаль душу зазря чернотой наливать, а Богиня?

Напрасно ворчал старик на Богиню. Не могла она его слышать, да даже если бы могла, то не ответила бы. Зачем ей зря тратить слова на старика? У неё свои задумки, которыми она не обязана делиться с простыми смертными.

Папаша Исайя потянулся к находке. Осторожно замотал её жилеткой, поднял на руки и ласково улыбнулся.

— Ты смотри, какая подкапустная к нам пожаловала! – стараясь смягчить грубый голос, заворковал старик, — а глазищи-то, глазищи! Так и зыркают по сторонам. Ну, здравствуй, новая жилица!

На руках у папаши лежал упитанный, розовощёкий младенец месяцев семи на вид. На головке уже вились медные кудри, в которых отражались яркие солнечные лучи. Крепкие кулачки замерли возле розовых губок малышки.

Всем был хорош младенчик, если бы не тяжёлый взгляд не по-детски серьёзных глаз. Глазищи, как правильно назвал их Исайя, были очень необычного цвета даже для подкапустных – подкидышей шутницы Богини. Кристально голубые, окружённые густым зелёным ободком, они внимательно смотрели на старика.

Папаша поёжился под изучающим взглядом. Словно ни дитя неразумное лежало в его руках, а умудрённый жизненным опытом человек, которого снова сделали младенчиком, а память стереть забыли.

— А давай имя тебе сразу подберём, — натужно улыбнулся Исайя, — ты в фиалках нашлась, значит, быть тебе Виолеттой. Летта… так теперь тебя кликать станем.

Внезапно лицо малышки исказила гримаса недовольства, а следом раздался возмущённый плач. Папаше грешным делом подумалось, что девчонка с новым прозвищем не согласна. Но он тут же отогнал эту мысль. Чего она понимать может?!

Девчонка не унималась. Её маленькие губки кривились, бровки сходились у переносицы, а плач становился всё злее и сердитее.

— От, ведь старый пень! – спохватился папаша, — ты ж голодная поди. Все подкапустные голодными приходят. Богиня, Богиня, могла бы хоть кормить их, прежде чем к нам в поля закидывать.

Старик одной рукой прижал орущий комок к груди, опёрся посохом в землю, кряхтя, поднялся на ноги и засеменил к брошенной поклаже. Через несколько минут, тихонько напевая колыбельную и укачивая находку, он торопливо шёл к виднеющейся вдалеке полосе дороги.

Если бы папаша Исайя оглянулся, то он бы увидел, как в спину ему, чуть прищурившись и хитро улыбаясь, внимательно смотрела зеленоглазая женщина с золотистыми, как зрелая пшеница, волосами. В её ладони лежал клубок ниток. Зеленоглазая подкинула клубок в воздух, поймала и закрутила его на изящной ладошке.