Книга Сласти, страсти и тайны королевского двора, страница 5 – Тиро Томое

— Туда укатился, шельмец! – подсказала она направление.

Говорить совершенно не хотелось, но чепчиковая старушенция вряд ли так просто отвяжется. Я молча поднялась с места, проследила, куда тянется бракованная нить и нашла беглеца. Клубок, ловко обойдя пышные кустики цветущих одуванчиков, спрятался под толстым корнем вяза, слегка выступающим над землёй. Я вытащила его, отряхнула от травинок и прилипших комочков влажной земли, смотала нитку, идя по ней, как Тесей в лабиринте, и только потом передала клубок старушке. Кивнула и вернулась на место.

Даже такое простое действие вызвало усиление сердцебиения и одышку. Навалилась дикая слабость, которая принесла за собой ледяные капельки пота, усеявшие лоб и бледные щёки.

Надо было сунуть под язык таблетку, позвать медсестру, но я просто откинулась на спинку скамейки и закрыла глаза.

Сколь верёвочке не виться, а конец всегда под корнем вяза, во влажной и тихой земле.

— Наслаждаешься?

Старушка снова решила навязать мне беседу, но я в очередной раз проигнорировала соседку.

— Наслаждаешься, — констатировала старушка своим навязчивым, как песня на повторе, голосом, — упиваешься слабостью своей и хрупкостью. Устала сильной быть. Устала людям помогать. Жить тебе надоело. Воевать с Костлявой Хозяйкой. Сколько раз ты ей проигрывала? Ась? А сколько из рук Хозяйки души выдирала? Прямо с границы уводила. А теперь, когда она дышит своим мёртвым дыханием тебе в затылок, ты бороться перестала. Отчего так, Марь Васильевна?

Ты гляди, какая прыткая старушенция! Уже и имя моё вызнала, и послужной список.

— Борьба окончена. Нет больше пороха в пороховницах, — прохрипела я, чувствуя, как заходится уставшее сердце, — у хирурга век короткий.

Старушка захихикала. Противненько так, словно издевалась.

— А хочешь ли ты, свет девица, на другие миры взглянуть? Жаль такой разум светлый просто так Хозяйке отдавать.

— Нет их. Миров других.

— А куда ж они делись? – искренне удивилась старушка.

А тут уже удивилась я, даже боль за грудиной куда-то испарилась. Нет, не словам навязчивой старушенции, а её внезапно изменившемуся голосу. Из старческого, надтреснутого он стал звонким, молодым, наполненным жизнью и силой.

Кряхтя, я повернула голову. Пришлось удивиться ещё раз. Вместо старушки в чепчике на скамейке сидела молодая красивая женщина. Солнце путалось в золоте её волос, трава проигрывала насыщенной зелени её глаз. Халат превратился в изящное платье, расшитое вычурной вышивкой.

Только одно осталось неизменным – плотный клубок нитей на её раскрытой ладони. А вот спицы просто испарились.

— Вспомни, что ты в детстве больше всего любила? О чём мечтала? Неужели не хочешь вернуться к тем светлым мечтам? – ласковым мелодичным голосом спросила женщина.

Мечтала? Да-а, было когда-то. Совсем мелкой, ещё до того, как увлеклась биологией и анатомией, я мечтал стать кондитером, как соседка по лестничной площадке.

Как сейчас помню…

Пышная, румяная теть Люба приходила с работы в одно и то же время, принося в авоське кривые пирожные. Нет, то было не воровство. Отбракованные эклеры, кривоватые безе, обломанные по краям песочные корзинки – всё это теть Люба собирала и вечером приносила нам, дворовой детворе. Так она делилась теплом своей души.

Своих детей теть Любе бог не дал.