Книга Моя по праву зверя, страница 25 – Алисия Небесная

Он что-то шепчет мне на ухо. Слова теряются в музыке, но голос — как тепло в животе. Шепот — обволакивает. Зубы — острые, скользят по мочке.

Я вздрагиваю, внутри всё скручивает, будто нервы собрались в один узел, и кто-то резко потянул за него.

Дальше всё начинает плыть.

Музыка — будто не снаружи, а внутри. Она прорастает через меня. Я не чувствую пола. Или это уже не важно?

Я не замечаю, когда оказываемся у стола. Когда он сажает меня на край, а сам стоит между моих ног. Пальцы на моей шее, на талии. Лица вокруг — расплывчатые.

Мужчины. Повсюду мужчины. И все смотрят. Или не смотрят. А мне всё равно.

Музыка играет особенно красиво, будто звучит специально для меня. В теле всё пульсирует — тепло, мягко, глубоко. Хочется ещё немного движения, ещё немного дыхания, ещё немного ритма.

Незнакомец рядом, его рука скользит под топ, ищет доступ, которого я не даю. Прикосновение кажется чужим, слишком резким, слишком своевольным. Мне вдруг становится тесно, сидеть больше невыносимо.

Отталкиваю его ладонь, не злобно, но чётко. Хватаюсь за край стола и легко взбираюсь наверх, как будто там моё место. Под светом, под звуком, под взглядами.

Я танцую — с удовольствием, с огнём, с ощущением, будто весь клуб вертится вокруг меня.

Но длится это недолго. Я чувствую его раньше, чем вижу.

Он подходит сзади — тихо, размеренно, будто всё ещё сомневается, но не останавливается. Запах накрывает первым: знакомый, тёплый, звериный — как память о чём-то важном, потерянном и вдруг вернувшемся.

Его ладони ложатся на талию, мягко, но с силой, и он подтягивает меня ближе — не спрашивая, не колеблясь. Райн

Тело отзывается мгновенно — будто всё это время ждало именно этого. Не просто прикосновения.

Она прижимается — вся, без остатка. Мягкая, горячая, скользит в руках, будто ищет, куда вжаться глубже. Бёдрами — ко мне, грудью — в грудь. Дышит в ухо, тянет за волосы, кусает мочку, стонет тихо, как будто давно принадлежит.

Волк внутри взвывает — вот она, самка, его. Просится. Течёт. Отдаётся, как будто не может иначе.

Но я чувствую — не то.

Под кожей — не её жар, а искусственный. Вкус на губах — сладкий до тошноты. Запах — не её. Возбуждение с привкусом чужой воли. Химия, а не инстинкт. Подстава, которую влили в кровь, чтобы толкнуть в руки.

Я сдерживаюсь. Зверь рвётся — но я держу. Веду её к воде, почти волоком, почти не дыша. Каждый её шаг — искушение. Каждый вздох — вызов.

Она смеётся, легко и беззаботно. В её смехе нет ни тени тревоги, хотя я крепко сжимаю её бёдра, сдерживая внутреннего зверя.

— Ты всегда был таким горячим, — шепчет она, пока я несу её к воде. Голос ленивый, вкрадчивый. Как сирена, которая поёт не для того, чтобы звать, а чтобы утащить на дно.

— Белла, — предупреждаю, но она только посмеивается, трётся щекой, утыкается носом в шею.

— Запах твой… как дурман. Хочется снова и снова. В тебя хочется нырнуть с головой — и не выныривать, — шепчет, проводя губами по коже.

Сдерживаюсь. Зверь внутри воет, скребёт под рёбрами. Он слышит зов, чувствует жар её тела — и хочет сорваться. Но это не её голос. Не её выбор. Это чужой яд по венам.

— Перестань, — хриплю. — Или я не смогу.

— А ты не хочешь?.. — Она вскидывает на меня глаза, в которых горит дурман и что-то ещё, более острое. Боль? Грусть? Вопрос?