Книга Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса, страница 16 – Дарья Кун

И звук нашёлся.

Он был чужим. Не своим.

Не привычный скрип половицы, не потрескивание остывающей печи, не шорох мыши за плинтусом. Это был тихий, но отчётливый стук. Нервный, несмелый. Не в дверь – в деревянную стену где-то внизу. Потом – шорох, похожий на то, как кто-то маленький и испуганный прижимается к тёплому камню фундамента, пытаясь стать незаметным.

Элли открыла глаза. Она не села сразу, а замерла, вслушиваясь в тишину, пытаясь поймать эхо того звука. Мурка тоже подняла голову, насторожив уши, её глаза в темноте блеснули двумя зелёными угольками.

Минуту стояла полная тишина. Элли уже было подумала, что ей почудилось, что это просто отголосок какого-то ночного кошмара. Но тут стук повторился. Уже настойчивее. И следом – тихий, детский всхлип.

Сердце Элли забилось чаще. Никто из местных не стал бы будить пекаршу глубокой ночью. Не та была у них воспитанность. Да и стук был слишком жалобным, слишком беспомощным.

Она бесшумно спустила ноги с кровати, нащупала мягкие домашние тапочки и накинула на плечи большой шерстяной платок – ночь была прохладной. Взяв с тумбочки маленькую свечу в медном подсвечнике, она чиркнула о коробок спичкой. Огонёк вспыхнул, осветив её встревоженное лицо и часть комнаты, отбросив на стены гигантские, пляшущие тени.

Лестница скрипела под её ногами громче, чем днём, каждый звук казался предательским. Она приоткрыла дверь в пекарню. Большое помещение было погружено в кромешную тьму, лишь слабый лунный свет серебрил край большого стола и бликовал на медных крышках кастрюль. Воздух был насыщен спящими запахами – тестом, древесиной, тлением.

Стук раздался снова. Теперь она поняла – он доносился снаружи, от задней двери, что вела в маленький дворик, где хранились дрова и стоял колодец.

Элли медленно, стараясь не шуметь, прошла через тёмную пекарню, свободной рукой придерживаясь за знакомые предметы. Рука её дрожала, и пламя свечи колебалось, разбрасывая по стенам тревожные блики. Она приложила ухо к прочной, дубовой двери. Снаружи было тихо. Слишком тихо. Даже сверчок затих.

– Кто там? – тихо, почти шёпотом, спросила она.

В ответ – лишь сдавленное всхлипывание.

Элли медленно, с некоторым усилием, отодвинула тяжелый железный засов. Он скрипнул, нарушая ночной покой. Затем она повернула ключ в замке. Дверь подалась внутрь, и в проём хлынул поток холодного ночного воздуха, пахнущего мокрой землёй, осенней листвой и чем-то ещё… горьким, палёным.

На пороге, прижавшись спиной к косяку, сидел мальчик.

Одно сразу можно было понять – он был чужой. Одежда его, некогда дорогая и прочная – тёмные штаны из тонкой шерсти, куртка с серебряными застёжками – теперь была порвана, испачкана грязью и покрыта чёрными, опалёнными пятнами. Лицо, бледное и испуганное, было исцарапано ветками, а в больших, широко раскрытых глазах светился животный, немой ужас. Он дрожал всем телом, мелкой, частой дрожью, и его зубы отчаянно стучали от холода и страха. В одной руке он сжимал какой-то небольшой, тёмный предмет, в другой – обгоревший, почерневший свиток пергамента.

Увидев Элли, он не бросился к ней, не закричал. Он лишь съёжился ещё больше, вжав голову в плечи, словно ожидая удара. Его взгляд метнулся по сторонам, ища путь к отступлению, но силы, видимо, были на исходе.