Книга Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса, страница 19 – Дарья Кун

Элли спустилась вниз, в тёмную пекарню. Её руки дрожали. Она подошла к задней двери, заперла её на засов и на ключ, потом проверила и парадную. Все замки были заперты. Все засовы задвинуты.

Она прислонилась лбом к прохладной деревянной поверхности двери, пытаясь унять дрожь в коленях. Что она наделала? Она спрятала незнакомого мальчика, явно бежавшего от какой-то беды. Она не знала, кто он, что за ним гонится. Она рисковала всем – своей пекарней, своим покоем, своей безопасностью.

Но когда она закрыла глаза, она видела не страх, а его глаза. Глаза загнанного зверька, в которых отразился свет её свечи и тёплый, хлебный запах её дома. И она знала, что не могла поступить иначе.

Элли потушила свечу и в полной темноте, на ощупь, поднялась к себе в комнату. Лунный свет теперь казался холодным и негостеприимным. Она легла в кровать, но сон бежал от неё. Элли лежала и прислушивалась к скрипу половиц, к шороху мышей, к тишине на чердаке.

А внизу, в пекарне, пахло хлебом. И чужой бедой. И молоком, которое она дала мальчику. И где-то там, наверху, под самой крышей, в старом одеяле, спал тот, кого она теперь, сама не зная почему, должна была защищать.

Ночь тянулась медленно, как патока. Элли ворочалась с боку на бок, и каждый звук заставлял её вздрагивать. Но больше не было стука в дверь. Была только тишина, нарушаемая мерным дыханием Мурки и собственным стуком сердца, отмеряющим время до рассвета.

Первые лучи рассвета были ещё бледными и робкими, едва тронувшими кончики крыш Веридиана, когда Элли уже стояла у печи, растапливая её для нового дня. Но на этот раз её привычные, отточенные движения были механическими, лишёнными обычной медитативной сосредоточенности. Мысли её витали далеко от теста и заквасок – на чердаке, под самой крышей, где в пыльном укрытии спал её ночной гость.

Ночь прошла в тревожной дремоте. Каждый скрип дома, каждый шорох за окном заставлял её сердце замирать и биться чаще. Она прислушивалась к звукам сверху, но оттуда не доносилось ничего – ни плача, ни стука, лишь гнетущая, настороженная тишина.

Пока печь разогревалась, наполняя пекарню живительным теплом, Элли приготовила простой, но сытный завтрак. Тёплую овсяную кашу на молоке с большим куском сливочного масла и ложечкой мёда, ещё один ломоть хлеба и кружку слабого травяного чая с ромашкой – чтобы успокоить нервы. Всё это она аккуратно сложила на поднос и, сделав глубокий вдох, как будто собираясь нырнуть в холодную воду, поднялась по скрипучей лестнице на чердак.

Она постучала легонько в дверь, прежде чем открыть её.

– Лео? Я принесла тебе поесть.

В ответ – тишина. Элли осторожно приоткрыла дверь. В слабом свете, пробивавшемся сквозь запылённое слуховое окно, она увидела его. Он сидел, забившись в самый угол, на своём тюфяке, обхватив колени руками. Одеяло было сброшено. Он не спал. Его глаза, казалось, стали ещё больше от страха и бессонницы, и они пристально смотрели на дверь, словно ожидая, что она сейчас распахнётся и впустит что-то ужасное.

Увидев её, он не расслабился, а лишь слегка выдохнул, но напряжение не покинуло его хрупкое тело.

– Доброе утро, – тихо сказала Элли, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче и обыденнее. Она поставила поднос на пол рядом с ним. – Я принесла тебе завтрак.