Книга Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса, страница 25 – Дарья Кун

– Мы задаём вопросы, – сухо сказал первый незнакомец, обращаясь к Мэйбл, но глядя на Элли.

– Вопросы? – переспросила Мэйбл, подходя к прилавку и бесцеремонно разглядывая их с ног до головы. – Какие такие вопросы можно задавать в пекарне, кроме «почём булки»? Ищите, чего поесть? Так Элли вам лучшие в округе круассаны испечёт. А то смотрите какие тощие, замёрзшие, ветром вас, поди, сдуть может. Нехорошо это. Мужчина должен солидно выглядеть, чтоб на него опереться можно было.

Элли, поймав её взгляд, увидела в нём не просто болтливость, но предупреждение и поддержку. Мэйбл что-то заподозрила.

– Наш разговор закончен, – первый незнакомец отодвинулся от прилавка. Его терпение, казалось, было исчерпано. – Если увидите мальчика – сообщите местным властям. Он… болен. Опасен для себя и для других.

С этими словами они развернулись и вышли из пекарни так же бесшумно, как и появились. Дверь закрылась за ними, но холодное, тревожное ощущение их присутствия осталось, витая в воздухе, как дурной запах.

Элли прислонилась к прилавку, чувствуя, как у неё подкашиваются ноги.

– Ну и типы, – фыркнула Мэйбл, подходя к ней и без спроса наливая себе чашку чая из стоявшего на плите чайника. – Смотрели, как грифы на падаль. Искали мальчика, говоришь? Больного? Да ну их. От кого это они, интересно?

– Не знаю, – прошептала Элли, всё ещё не в силах прийти в себя. – Просто пришли и стали спрашивать.

Мэйбл прищурилась, её острый взгляд изучал бледное лицо Элли.

– А чего ты вся белая, как мука? Испугалась? Правильно. От таких надо держаться подальше. Пахнет от них бедой. Настоящей, не нашей, бытовой. – Она отхлебнула чаю и понизила голос. – И кстати, о мальчиках. Слуховой окно на чердаке у тебя… оно же всегда закрыто было? А сегодня утром я мимо шла – вижу, приоткрыто. Сквозняком, поди, распахнуло?

Элли почувствовала, как кровь отливает от лица. Она ничего не ответила, лишь опустила глаза.

Мэйбл тяжело вздохнула.

– Так и знала. Ладно, не говори ничего. Старая я, многое видела. Знаю, когда человек совестью мучается, а когда – страхом. У тебя сейчас оба в глазах. – Она допила чай и поставила кружку на стол с решительным стуком. – Только смотри, солнышко, знай меру. Иногда доброе сердце прямо в пропасть заводит. А я тебя в пропасть терять не хочу. Пекаря хорошего искать – тоже не сахар.

Она ушла, оставив Элли наедине с её страхами. Тихое утро закончилось. В воздухе пекарни, пахнущем хлебом и корицей, теперь висел невидимый, но отчётливый смрад опасности.

Элли закрыла глаза, пытаясь унять дрожь в руках. Они знали. Они что-то знали. Или догадывались. Их вопросы были не просто расспросами – они были уверенным прощупыванием, попыткой простучать почву, посмотреть на её реакцию.

Она поднялась по лестнице в свою комнату и, не включая света, подошла к окну, выходящему на улицу. Осторожно раздвинув занавеску, она выглянула.

Двое в серых плащах не ушли. Они стояли на другой стороне улицы, в тени большого вяза, и о чём-то тихо беседовали. Затем они разошлись в разные стороны. Один направился к дому Седрика, другой – к трактиру «Серебряный кот».

Они не уезжали. Они начали опрос. Методичный, неторопливый, вселяющий страх в сердце каждого, кого они спрашивали.

Элли опустила занавеску и прислонилась лбом к холодному стеклу. Страх сдавил её горло холодными пальцами. Она представила, как эти двое ходят от дома к дому, задают свои бесстрастные вопросы, сеют подозрения и страх. Сколько времени пройдёт, прежде чем кто-то вспомнит что-то? Прежде чем кто-то заметит странные звуки на чердаке пекарни? Прежде чем чья-то болтливость или желание выслужиться не обернётся против неё?