Книга Где распускается алоцвет, страница 117 – Софья Ролдугина

– И решил передать другому? Вместо того, чтоб пойти в сыск?

– Люди склонны принимать простые решения. Да и к тому же в сыске за проклятую вещь не заплатят, а изымут как улику, – недобро улыбнулся он, но улыбка почти сразу угасла. – А так можно отбить хоть что-то… Ты не замёрзла? Хочешь, вернёмся в гостиницу?

Алька кивнула рассеянно, и они пошли к выходу из парка. Фонари мерцали; мысли путались. По пути Дрёма взял её за руку, деликатно и ненавязчиво. Сперва коснулся вскользь, позволяя привыкнуть; потом осторожно погладил пальцем ладонь, выписывая не то восьмёрки, не то круги… и нежно сжал, почти невесомо, давая возможность отдёрнуть руку.

Почему-то Алька не стала.

От Дрёмы слабо пахло каким-то древесным одеколоном, а ещё – почти выветрившейся отдушкой из химчистки от пальто. От прогулки на холоде губы у него стали обветренными; на щеке алела поджившая царапина – то ли порезался, когда брился, то ли накануне зацепило чем-то в склепе… Он на удивление много молчал, почти всю дорогу, словно размышлял, и хмурился иногда

А когда они поднялись на нужный этаж и добрались до своих номеров, то повернулся к Альке с таким жизнерадостно-вежливым выражением лица, с каким обычно говорят: «Ну, доброй ночи!»

Но застыл; уголки губ у него странно дёрнулись.

И он спросил:

– Алика, у тебя были мужчины после Светлова?

Выглядел он при этом как человек, который морально готов огрести по лицу.

Алька честно прислушалась к себе: злюсь, обиделась? И поняла, что нет, не обиделась и не злится. Было горько и немного стыдно. Но если кто-то и понимал её, то Дрёма, который расследовал это дело и который даже тогда, загруженный по самую макушку, нашёл время, чтобы устроить её судьбу, помочь и поддержать издали, из тени, ничего не требуя взамен.

Полная противоположность Светлову.

«…но ведь тоже колдун», – пронеслось в голове, и Алька поёжилась.

– Ну… кто-то был, – ответила она. – Я… я пробовала встречаться, и мне даже некоторые нравились, но ничего серьёзного не вышло. Никаких трагедий, просто не сошлись, и всё.

– Бывает, – согласился Дрёма, опустив ресницы. И сжал пальцы чуть сильнее; Алька только тогда поняла, что они до сих пор держатся за руки. – Ты мне нравишься. Правда. Очень.

И наклонился, осторожно целуя её.

…он был повыше, но не сильно, примерно на полголовы. Самая удобная разница, чтобы танцевать – и чтобы целоваться тоже. Руки у него были холодными – ещё бы, после долгой прогулки, а прикосновения – осторожными. Он огладил плечи, потом спину. Чуть отстранился, точно воздуха набирая, и поцеловал снова, уже более напористо, раздвигая губы языком.

Сердце зачастило; ноги подкосились.

«И что я вообще творю?..»

Алька подалась вперёд и вверх, привставая на цыпочки, и обняла его в ответ. Ей было одновременно страшно и хорошо – и совершенно непонятно тоже, потому что Дрёма ей правда нравился, и он был хорошим, и правда заботился о ней.

И он уж точно не летал к нескромным вдовам, просто чтобы утолить голод.

– Алика, – выдохнул он в ухо, покусывая мочку, и скользнул губами вниз, к шее. – Ты… ты невероятная, ты огонь, ты…

А потом он запустил ей руку под свитер и нежно огладил спину, кончиками пальцев пересчитывая позвонки.

И Альку накрыло.

Словно переключился рычаг от «страшно и хорошо» к «просто страшно». Дрёма был весь увешан оберегами с ног до головы, и понятно – он ведь колдун, сыскарь…