Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 231 – Хейзел Райли

— Иди бегай круги. Немедленно.

— Сколько ты сказал, десять?

— Пятьдесят.

Арес поднимает руки, сдаваясь, и пятится.

Мы смотрим ему вслед; его шаги долго отдаются эхом и тают где-то вдали.

Хайдес снова бьёт грушу. Я внимательно за ним наблюдаю и расстёгиваю молнию на худи. Он косит на меня, едва замечает движение. Оставляет перчатку прижатой к груше, пока я снимаю худи и остаюсь в леггинсах и спортивном бра. Хайдес продолжает, а я неторопливо подхожу.

— Почему ты приходишь сюда один, тренироваться в шесть утра?

— Мне есть что выплеснуть. Подавленная злость, — отзывается он.

Что-то подсказывает: отчасти это из-за меня.

— Тогда сразись со мной. Проведём спарринг.

Он каменеет, кулак зависает в воздухе, готовый сорваться вперёд.

— Я никогда не ударю тебя, Хейвен.

Я подхожу ближе — впечатываюсь между ним и грушей, свисающей с потолка. Оба источают жар.

— Боишься проиграть, Хайдес Малакай Лайвли?

Левую бровь чуть-чуть ведёт. Его ладонь ложится мне на затылок и вытаскивает карандаш. Волосы падают на спину, щекоча кожу.

— Напомню: в прошлый раз, когда мы дрались, мне пришлось объяснять тебе, как уворачиваться и как меня бить.

— Напомню: в последний раз, когда ты дрался на ринге, мы с твоей сестрой влезли и прикрыли тебе зад, — вырываю у него карандаш и швыряю за спину.

Он провожает взглядом карандаш, как тот катится по полу вдаль, и возвращает глаза на меня. Шепчет:

— Eísai tóso ómorfi óso kai afthádis.

— Перевод?

— Ты так же красива, как и дерзка.

Я кладу ладонь ему на скользкую грудь, и Хайдес едва заметно вздрагивает. Кончиком указательного пальца обвожу рельеф его грудных мышц, затем спускаюсь по животу и рисую линии чётких кубиков до самого пояса шорт.

— Ты избегал меня два дня, Хайдес. Что ты от меня скрываешь?

Он не выглядит удивлённым, что я это поняла.

— Вот поэтому я тебя и избегал, Хейвен. Боялся, что начнёшь задавать вопросы. Eísai tóso éxypnos óso kai ómorfos kai afthádis.

Часть меня раздражается от того, что он говорит по-гречески, другая — готова умолять, чтобы он не переставал.

— И что, чёрт возьми, это значит?

— Ты такая же умная, как красивая и дерзкая, — добавляет с лукавой улыбкой.

Я не реагирую. Он меня не отвлечёт своей чудесной манерой произносить греческие слова.

— Что ты скрываешь, Хайдес?

— Можешь отойти? Я хочу продолжить тренировку.

Я отвечаю тем, что шагаю вперёд, прижимаюсь к нему так, что наши тела сталкиваются, и вынуждаю отступить на два шага. Он врезает ступни в пол, и столкнуть его от груши у меня больше не выходит.

— Проведём спарринг. В перчатках. Если я удержу тебя на полу дольше пяти секунд — я выиграла, и ты расскажешь, что там замышляешь за моей спиной.

Он прикусывает губу. Наверное, хочет отказать, но его азарт — почти как мой — не даёт.

— А если, что гораздо вероятней, выиграю я?

— Я уйду и оставлю тебя в покое, — обещаю.

Он прищуривается, вдруг раздражённый:

— Но я не хочу, чтобы ты уходила.

Вздыхаю:

— Тогда чего ты хочешь?

— Можешь остаться здесь со мной, но тихо: ни звука и больше никаких вопросов?

Я киваю. Не уверена, что выдержу полный обет молчания, но слово — слово: больше его не допекаю.

Хайдес отходит лишь затем, чтобы принести мне перчатки и бинты. Я сама бинтую руки под его пристальным взглядом, и уголок его губ чуть приподнимается, когда он видит, что я не забыла его уроков. С перчатками помогает только застегнуть, а потом отступает, оставляя между нами метра три.