Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 238 – Хейзел Райли

Я подхожу к Хайдесу ближе:

— Ты правда так сделал? Уехал бы, оставив меня здесь?

Его кадык опускается. Он кивает — но я хочу услышать это вслух.

— Почему?

Кончик его языка скользит по верхней губе:

— Потому что я не знаю, как защитить тебя от моего отца. Потому что я бы отдал за тебя жизнь, Хейвен, буквально. Но единственный способ помочь — войти в лабиринт вместе с тобой. А это единственное, на что я, кажется, не способен.

Он прячет взгляд, смущённый. Вот чего он стыдится больше всего.

Я беру его лицо в ладонь и большим пальцем провожу по гладкой коже:

— Тебе не нужно отдавать за меня жизнь. И не нужно идти со мной в лабиринт. Я никогда тебя об этом не просила, не попрошу и не хочу. Ровно так же, как не хочу, чтобы ты уходил, решив, что так меня защищаешь. — Голос ломается. — Ты только сделаешь больно. Очень, Хайдес. Ты меня убьёшь.

Он это слышит — и сожаление перекошивает шрам. Он тоже берёт моё лицо, тянет к себе, и наши лбы сталкиваются.

— Хейвен…

— Поклянись, что больше никогда так не сделаешь. Поклянись, что даже думать об этом не станешь, — прошу я.

Он закрывает глаза, его губы едва касаются моих — короткой тенью поцелуя:

— To orkízomai, Persefóni mou.

Мне не нужна перевод. И повторять просьбу не нужно. Я верю.

Зевс картинно кашляет, отводя микрофон:

— Мы можем продолжить или хотите показать нам ещё пару мелодрам? Осталось пять признаний.

Хайдес не отпускает меня, и я умоляю его взглядом — не отпускай. Я бы сейчас ушла со сцены вместе с ним, заперлась в комнате и лежала бы у него на груди часами, игнорируя обязанности и всё, что грозит раздавить нас сверху.

Есть большая разница между тем, что вот-вот рухнет, и тем, что уже рухнуло. Парадоксально, первое хуже. Когда на тебя уже упало — тебе больно, и ты смиряешься, что не спасти, не починить. А когда каждый день живёшь под его тенью, не зная, когда обрушится, — тебя пожирает тревога каждую секунду. Я так живу уже месяцы. Жду, как стометровый небоскрёб рухнет мне на голову и придавит плитами. Он завис надо мной, позволяет ходить в его тени, чтобы я помнила: рано или поздно я стану его.

— «Я чувствую что-то к одному из членов своей семьи». Как думаешь, кому это принадлежит, Хейвен? — тем временем продолжает Зевс.

В толпе поднимается гул, но и на сцене все не остаются равнодушны. Я — первая. В одно мгновение забываю про признание Хайдеса.

Лайвли переглядываются; видно, каждый пытается прикинуть, к кому это можно привязать. Кто испытывает чувства к кому-то из семьи?

Жгучее желание узнать, чьё это, бьёт меня, как пощёчина.

Я не угадаю наверняка — могу лишь ткнуть пальцем в небо. Вероятность не на моей стороне, но выбора нет. Зевс ждёт ответа. Один он остаётся безликим.

— Не знаю… Афина? — выпаливаю, не подумав.

Она резко мотает головой, ничуть не довольная моим выбором.

Гермес разводит руками, делая шаг вперёд:

— Ребята, серьёзно. Кто, чёрт возьми, это написал?

— Нам только инцеста в семье не хватало, — комментирует Лиам.

Прежде чем они разболтаются и сорвут игру, Зевс вытягивает новую карточку и обрывает всех. Затем поворачивается к зрителям и тоже просит тишины.

Начав читать, он явно мрачнеет. Что там ещё такого? Он хватанул воздух — и я понимаю: там слова, которые нельзя озвучивать перед сотнями студентов.

Он подходит ко мне ближе, отводит микрофон и шепчет: