Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 24 – Хейзел Райли

Я едва сдерживаю смешок. Цербер? Как тот трёхглавый пёс?

— А Харона вы где потеряли? — шучу.

— Я здесь, красавица, — раздаётся глубокий голос за спиной.

На маленькой сцене с шестом для стриптиза мужчина примерно того же возраста, что и Цербер, в строгом костюме и с метлой в руках.

— Его можешь звать ещё «Харонишка», — подсказывает бармен.

Низкий рык, прокатившийся по залу, явно принадлежит Харону.

— Заткнись. Ты знаешь, как я это ненавижу.

Цербер подмигивает мне и одновременно показывает средний палец Харону. Потом опирается локтями о стойку и наклоняется ближе, разглядывая меня.

— Хайдес тебя недооценил. Ты куда красивее, чем он рассказывал.

Я резко оборачиваюсь к Хайдесу. Его голова опущена, на щеках — намёк на румянец.

— Ах да? Так ты обо мне рассказываешь?

— Цербер… — предупреждающе бросает он.

Но тому всё равно.

— О да, Иисусе, — восклицает он нарочито драматично, передразнивая. — «Она меня бесит, Цербер, но сводит с ума. Ты бы видел её в том платье — самая красивая женщина на свете».

Хайдес делает шаг вперёд.

— Ещё слово — и уволю.

Цербер бледнеет.

— Ладно. Извини, босс.

Хайдес переплетает пальцы с моими и чуть тянет вперёд, ведя меня вглубь зала. Я бросаю последний взгляд на Цербера и машу свободной рукой.

— Была рада познакомиться.

Цербер отвечает широченной улыбкой:

— Взаимно, моя королева.

Я замираю от того, как он меня назвал, и, когда поворачиваюсь к Хайдесу, вижу на его лице смесь смущения и раздражения. Но он ничего не говорит. Ведёт меня сквозь зал слишком быстрым шагом — наверное, чтобы Цербер не успел добавить что-нибудь ещё. Мы останавливаемся перед красной дверью.

— Почему он назвал меня «королевой»?

Хайдес прикусывает губу, вздыхает.

— Если это Подземный мир, а я — Аид, царь, то ты — Персефона. Королева, — объясняет шёпотом.

— Ах вот оно что. — В груди что-то взрывается, накатывает волна эмоций. Гордость? Счастье?

Он сразу это считывает. Лёгкий щелчок пальцев по моей щеке:

— Убери это довольное выражение. Я не вижу кольца у тебя на пальце. — И, не дав мне возразить, распахивает красную дверь.

Порыв холодного воздуха взъерошивает мои волосы. Мне не нужно двигаться — Хайдес сам выводит меня наружу, закрыв дверь за спиной.

Перед нами открывается что-то вроде гоночной трассы. Прожектора заливают её светом. Трибун нет, только большие участки травы, где могло бы разместиться немало зрителей.

— Что это значит? — выдыхаю я.

— Долго думал, вести тебя сюда или нет, — бормочет Хайдес. — Боялся, и всё ещё боюсь, что ты будешь меня осуждать. Как с моими играми в Йеле. А это, — он разводит руки, указывая вокруг, — мои игры на Олимпе. Мотогонки.

Я перевариваю услышанное пару секунд.

— Слишком просто. Слишком «нормально» для таких, как вы. Что ты недоговариваешь?

Он играет с моей рукой, и этот жест странно умиляет.

— Тут нет правил. Разрешено всё. Можно сбить соперника с дороги, заставить его упасть. Побеждаешь как хочешь.

Я невольно кривлюсь.

— Есть ещё что-то.

— Все они гоняются против меня, — шепчет. — Двенадцать человек — против меня одного.

Я распахиваю глаза и, отшатнувшись, делаю шаг назад.

— Что?! Ты с ума сошёл? — кричу. — Ты же можешь… умереть! Или серьёзно покалечиться! Или убить кого-нибудь! Какого чёрта у тебя в голове?!

Он пожимает плечами.

— Никому не важно. Отец всегда приходит смотреть на мои гонки.