Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 319 – Хейзел Райли

Но взгляд поднимается выше. И чары трескаются.

Я вижу её. Повязку, закрывающую правую сторону лица.

Сердце спотыкается.

Я напрягаюсь, и его руки замирают. Знаю, что он смотрит на меня, ищет глазами мой взгляд — спросить, что не так. Но сам всё понимает. Его лицо теперь смотрит на меня из зеркала.

— Хейвен…

Я соскальзываю с кровати и обхожу её. Он не пытается меня остановить. Неловкой походкой подхожу к зеркалу в полный рост. На синяки на ногах внимания не обращаю.

Двигаюсь, пока нас не разделяют жалкие сантиметры. Подношу ладонь к щеке. Рука дрожит так, что я не могу подвести её достаточно близко, чтобы коснуться марли. Закрываю глаза и повторяю себе: не бойся. Нужно только коснуться. Ничего не случится.

Хайдес появляется за спиной, лицо неразгаданное. Обхватывает мою поднятую руку и помогает удержать её. Словно читая мысли, подводит пальцы к моему лицу и направляет — коснуться повязки.

— Моё лицо, Хайдес… — шепчу. — Правая сторона. Насколько всё плохо? Скажи, прошу.

Его кадык вздрагивает. Он отпускает мою руку, и без его опоры она бессильно падает вдоль тела.

— Шрам останется, любовь моя. Как у меня.

Боль в его голосе добивает меня.

— Рана была тяжёлая, — продолжает он. — Тебе наложили двадцать пять швов.

Я смотрю в зеркало. Приподнимаю нижний край повязки — ровно настолько, чтобы увидеть шрам. Он тянется от лба до самой челюсти. Не знаю, сколько стою так, не шевелясь. Изучаю своё новое лицо. И как бы меня ни пугало то, что случилось, я всё равно чувствую: это моё лицо. Оно мне принадлежит. Оно не чужое. Оно меня не пугает. Мне не больно на него смотреть. У меня теперь тоже есть шрам — как у Хайдеса.

— Если бы я его не остановила… — говорю. — Я бы умерла.

— Сраный ублюдок, — шипит Хайдес.

Я так сосредоточилась на том, чтобы подружиться со своим новым отражением, что не успела рассмотреть его реакции. Он уже не может их прятать. Я вижу это, к несчастью. Вижу, как он весь изводится. Похоже, он изводится с той секунды, как я вышла из лабиринта. Вижу его вину. Вижу его боль.

— Хайдес.

— Да?

— Это не твоя вина, любовь моя.

— Что?

Я разворачиваюсь к нему лицом. Поглаживаю левую щёку, там, где шрам у него.

— Это не твоя вина. Мой шрам.

Он шумно выдыхает:

— Я знаю.

Но я ему не верю. Я знаю его слишком хорошо.

— Правда, Хайдес, это не твоя вина.

— Я… знаю… — тонкая стенка псевдо-равнодушия вот-вот рухнет.

— Хайдес, это не твоя вина. Не. Твоя. Вина, — проговариваю отчётливо, по слову.

Его взгляд скользит к приподнятой повязке — и упирается прямо в рану. Тело оседает у моих ног. В одно мгновение его колени глухо бьются о пол — и он разражается слезами. Не крик, а тяжёлый, вырывающийся изнутри плач. Плечи ходят ходуном, дыхание рвётся.

Он обнимает мои бёдра и прижимается, как утонувший к берегу:

— Прости меня, Хейвен. Мне так жаль. До чёрта жаль. Я не хотел, чтобы ты стала как я. Это был мой худший кошмар…

Я глажу его по затылку, удерживаю свои слёзы. Хочу опуститься на колени рядом, но стоит мне дернуться — он сжимает сильнее. Не хочет подпускать.

— Прости, Хейвен, — шепчет, как заклинание. — Прости. Я бы взял этот удар на себя — с другой стороны лица, лишь бы не тебя. Я хотел уберечь тебя от того же, через что прошёл я. Прости. Прости меня. Прости.

Я собираю всю силу и упираюсь ему в плечи — он выпускает. И это его поражает. Он поднимает ко мне лицо — наши взгляды встречаются. От слёз у него стеклянные глаза, щёки вспыхнули от напряжения. Он такой красивый — и так больно, что невозможно терпеть ни секунды.