Книга Четверть часа на супружеский долг, страница 7 – Мария Берестова

— Нет-нет! — испуганно перебила его принцесса, подумав, что он решил отказаться от своей веранесской традиции в пользу обычного исполнения супружеского долга. — Прекрасный обычай! — пылко заявила она, и, превозмогая страх, сделала несколько быстрых шагов к нему.

В самом деле!

Всего-то четверть часа! И без всяких кошмарных вещей!

Атьен, который планировал просто свалить, растерялся и приглашающе развёл руки.

Объятия у них, впрочем, не получились; принцесса сробела, и всё, на что хватило у неё духа — положить ладони ему на плечи, движением почти невесомым. Похожая на напуганную птицу, она застыла рядом с ним, уткнувшись взглядом в пуговицу на его рубашке и опасаясь пошевелиться.

Атьен замер. Потом подумал, что, раз уж месть отменилась, нужно теперь придумать, как позаботиться о девчонке, у которой теперь никого нет, кроме него, и которую он успел уже до смерти перепугать.

Он почти таким же невесомым движением, как её, положил одну руку ей на талию — не столько положил, сколько удержал в воздухе за её талией, почти не касаясь её.

Пародия на объятья стала выглядеть ещё более нелепой.

— Прекрасная… прекрасная, право, традиция! — пролепетала принцесса, пытаясь было посмотреть ему в лицо, но тут же отводя глаза обратно к полюбившейся пуговице с неровным узелком коричневой хлопковой нитки.

Она покраснела от того, что её попытка затеять светский разговор явно провалилась, потому что её поведение слишком заметно контрастировало с её словами.

В душе Атьена поднялся стыд, горький и едкий, как дым от костра из сырых, прелых веток.

— Я должен принести вам свои извинения, — вдруг заговорил он, пытаясь решить проблему на ходу.

Диэри вздрогнула, бросила на него быстрый взгляд — и опять вернулась к пуговице.

— Я вёл себя грубо и враждебно по отношению к вам, — мужественно продекларировал Атьен, — вымещая злость, к которой вы не имеете никакого отношения и в которой вы никак не виноваты.

Он надеялся своими извинениями закрыть главную проблему в их отношениях — им же и созданную — но, вопреки его ожиданиям, принцесса не успокоилась. Напротив, губы её ощутимо задрожали. Несколько секунд она собиралась с духом, потом подняла на него взгляд и тихо, но твёрдо сказала:

— Нет, вы правы, мы враги. Я ведь… — голос её дрогнул и сорвался, но она всё же договорила: — Я помогала нашей армии.

Ему пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы осознать, что она действительно считает его неприемлемое поведение обоснованным — только по той причине, что она, как это и положено благочестивой принцессе, работала сестрой милосердия и помогала раненым ниийцам.

Стыд совсем уж глубокий пронзил всё его существо, сосновыми иголками впился в сердце.

— Вы в самом деле считаете?!. — гневно начал он, но тон его так её напугал, что она машинально отшатнулась от него — и чуть не повисла на его руке, про которую уже и успела забыть, что она находится прямо у неё за спиной.

От неожиданности она чуть не упала; неловко взмахнула руками, цепляясь за него, и он машинально сам сжал её крепче за талию, пытаясь удержать. В этот момент их объятья вышли почти настоящими, но оба, испугавшись этого, тут же вернулись в прежнюю позицию — когда едва касались друг друга.

— Вы исполняли свой долг милосердия, — куда как мягче сказал, наконец, он. — И это не делает нас врагами и не оправдывает моей злости.