Книга Откупное дитя, страница 123 – Юля Тихая

Домой она попрощаться так и не зашла, и с тех никогда о доме не заговаривала. Я не знаю, как думать об этом. Нехорошо долго носить в себе такую обиду, — но, может быть, для Жатки ещё не пришло время её отпустить.

С той весны мы так и ходим вместе дорогами, и за прошедшие годы где только не были. Мы видели ущелье, на дне которого спит недостижимая жила с самоцветами, и ледяной водопад, и целое поле сон-травы. Мы зимовали в городе, где люди трудились над чудесными цветными коврами, и на брошенном хуторе, откуда на много дней пути не было другого человеческого жилья. Однажды дорога даже вывела нас снова к Синеборке, но если для меня и Чигиря прошло всего-то два года, то для крепости прошло лет, может быть, сто, — и никого из старых знакомых уже не было в живых, зато в крепости часть стен заменили на каменные, а стоял в ней теперь гарнизон, вооружённый огненным боем.

Как-то повелось, что я больше занимаюсь разной мирной нечистью, с какой можно найти общий язык, а ещё заговорами и благословлениями, — с недавних пор я даже вписываю свои находки в гримуар, чтобы другие ведун или ведьма могли повторить их по случаю. Чигирь всё больше увлечён врачеванием, но и серебряной спицей махать не дурак. А Жатка, как заневестилась, стала ужасно драчливой: теперь ей только и дай, что бить упырей или носиться по полям за какой-нибудь ещё дрянью.

Наверное, одажды она найдёт для себя подходящий лес, тот, что позовёт её к себе и станет для неё домом. А, может быть, так и будет ходить по дорогам.

— Спать его укладывать надо, — вздыхаю я.

Сойт, если просыпается ночью, долго не утихает, а потом весь день вредничает и ноет.

Чигирь бросает взгляд к далёкому ручью, выглядывая, чтобы Жатка не натворила там какой ерунды. Сойт задумчиво жуёт его воротник. А я, малодушничая, не тороплюсь ещё лезть внутрь и устраивать постель, так и сижу, привалившись к Чигирю плечом и глядя на звёзды.

Летняя ночь тиха, только стрекочут в поле сверчки.

✾ ✾ ✾

В заимку мы въезжаем ранним утром, и я долго вздыхаю, что не удалось в той деревне покопаться в тканях, да и работы там, должно быть, было бы больше. Но дороги, которым ходят ведьмы и ведуны, — не простые дороги, и по ним не стоит пытаться вернуться назад; если уж путь завёл нас в заимку, так, значит, и было нужно.

Колёса скрипят, спокойные волы тянут фургон к домам, старушка Чёрная бредёт на привязи сзади. Правит Жатка, а Чигирь сидит рядом, чистит спицу и что-то ей рассказывает. Мы с Сойтом устроились на крыше, он после шумной ночи плаксивый и всё время хочет на ручки, и потому я не сразу узнаю знакомые места.

Заимка выныривает из-за деревьев, и я вдруг понимаю, что знаю эти дома, и заборы эти тоже знаю. Вон там, под липой, мой дед повесил для детворы качели. А в том углу между сараем и курятником, за щелью, куда не пролезет взрослый, я пряталась ребёнком и оплакивала свою горькую судьбу.

С моих времён тут мало что поменялось. Где была пашня, там сейчас нарос молодой березняк, и тенник для лошадей разобрали так, что ни следа не осталось. А где смердела выгребная яма, сейчас двое машут лопатами, уже здоровенную кучу земли навалили. Странно, — но разве есть в этом чему удивляться, если позади у меня столько дорог, если я столько раз бывала по ту сторону и по эту?