Книга Откупное дитя, страница 42 – Юля Тихая

Люди так боятся той стороны, что делают всё это и всегда, когда можно, предпочитают остаться дома. А если и уезжают, то много молятся или терпят, пока ведун протягивает через ступню крапивную нить.

А ведьмы да ведуны живут между сторонами. Вся их жизнь проходит в пути, оттого и не знают они ничего, кроме дороги.

✾ ✾ ✾

После Лиха я осторожничаю. Не каждой ведьме везёт в первый же раз попасть на такую силу. Тут и взрослая ведьма, состоявшаяся, может уйти одноглазой; повезло, что мне было, чем откупиться. А если я начала с такого, страшно даже подумать, чем продолжу!..

Так что я долго ещё брожу по дорогам, ни с кем не заговаривая. Чигирь то ругает меня за это, то добреет и даже немножко сочувствует. Он рассказывает мне про силы, по утрам я машу под его наставничеством серебряной спицей, а вечерами учусь читать — и чтобы всякие буквы, и красивые квадратные, и хвостатые рукописные. Получается по-разному, но Чигирь как-то раз даже называет меня умницей.

Следующая ведьминская работа находит меня сама, когда я собираю травки в пролеске и мурлычу себе под нос песенку. «Работе» лет так шесть, не больше, у неё растрёпанные косички, разбитые коленки и нет передних зубов, и у работы «мамка плачет».

Мамка, правда, не столько плачет, сколько рожает, и угораздило её заняться этим прямо у дороги. Куда она на сносях собралась и зачем, одному Отцу Волхвов известно. В наших местах женщину с таким пузом ни за что бы из заимки не выпустили, и уж точно не одну с малолеткой.

— Чигирь, — мученически стону я, — я же не умею…

— Да что там уметь, — грач нахохливается. — Ты баба, а меня хорошо учили!

Женщина лежит ничком и низко стонет, вся одежда у неё в мокрых пятнах. Тут выясняется, что грача, может, и учили, но от одного взгляда под юбку ему здорово дурнеет. Я с родами никогда дела не имела — в заимке следили, чтобы я погаными руками никого не трогала, так что и младенцев я видела не раньше второй недели, — но здесь как-то соображаю: шепоток от боли, платок от солнца, бедняжке водички, а пернатого слабака — в небо, искать поселения по соседству.

Дорога здесь тихая, но нахоженная, и грач подтверждает: в обе стороны стоит по посёлку, не так и далеко. Женщина нас слышит плохо, с ней сейчас только силам и разговаривать, зато её дочка тычет пальцем: шли оттуда и вон туда, потому что там папа потерялся. На говорящего грача она смотрит с восхищением, и я уговариваю Чигиря отвести ребёнка до людей, чтобы позвать кого-нибудь на помощь.

За одним грачом, конечно, никто не пойдёт, разве что сковородкой треснут. Да и девочка ещё малышка, а люди не всегда умеют детей слушать; может, только отмахнутся да доведут до рёва. Так что на помощь я надеюсь, но не слишком сильно. Глажу женщину по руке, бормочу что-то успокаивающее, а сама так быстро листаю гримуар, что все буквы перед глазами пляшут.

В книге есть отдельный раздел, «людское здоровье», но в нём всё больше про кашель и гангрену.

Так я и мечусь вокруг роженицы, пока она то за руки мои цепляется, то воет по-звериному, то на карачки встаёт. Я вся взопрела и вымоталась, будто вместе с ней рожаю, а сама даже не могу даже понять толком, хорошо всё идёт или плохо. Тёплый день для меня сминается в сумерки, женщина больше справляется сама, только сила из меня вытекает рекой.