Книга Откупное дитя, страница 43 – Юля Тихая

А когда Чигирь возвращается, а вслед за ним по дороге скрипит телега, женщина уже качает сыночка. Моей заслуги в этом мало, но я всё равно улыбаюсь и обнимаю грача счастливая.

И что там с ними дальше, как назвали мальчишку, нашёлся ли муж и даже что скажут женщине за её несусветную глупость, — этого всего я не узнаю. На телеге нас подвозят до посёлка, девочке я серьёзно пожимаю руку, там мы и прощаемся. И они все остаются, а моя дорога идёт дальше через летние сумерки.

— Видишь? Никаких сложностей, — талдычит мне грач. — Со всем справилась. Вот и не дури больше, подбери сопли и ищи себе другую работу!

Я зыркаю на него:

— Да-да, а тебя «хорошо учили»! Роды ты принял лучше заправской повитухи!

— Нууу, — грач бодает меня башкой в щёку, — я же тебя поддержать старался!

Он пыжится и старается казаться важным, и это почему-то так смешно, что я сажусь на дорогу, прячу лицо в руках и хохочу так, что аж дышать больно.

— Чего ржёшь, — возмущается грач. — Это всё тебе учение, теперь будешь знать, как оно бывает. Может, тебе уже за следующим поворотом ещё роженица попадётся, да сразу с двойней!

А я аж вздрагиваю:

— Чур меня, чур!

Но следующий посёлок не обхожу кругом, как раньше, а захожу в ворота, и волос не прячу. И работа для ведьмы там находится всякая разная, но вся, по счастью, мелкая: одному дядьке заговорить зубы, девке свести рябые пятна, снять с огорода неумелую порчу, а развредничавшемуся полевому отнести десяток варёных вкрутую яиц. Справляюсь я кое-как, частью сама, кое-что подсказывает Чигирь, а платят нам теми же яцами, мукой и кружком кровяной колбасы.

— Деньги брать было надо, — ругается потом грач. — Колбасу-то что, раз и нету! Продешёвила, балда. А тебе тулуп на зиму надо.

Но лето в самом разгаре, и про тулуп мне даже думать жарко.

Так мы и ходим по дорогам, а солнце катается по небу туда-сюда, туда-сюда. Много в наших местах поселений, совсем маленьких, на два двора, и немного побольше; много деревушек и заимок, много одиночных хуторов и бирюковских срубов среди леса. Много дорог, и тропинок тоже много, — ходи, куда только глаза глядят.

Все они чем-то похожие, и оттого сливаются для меня в одну большую дорогу и человечий рой. И всё равно все разные, как всякий цветок в лугу — особенный.

С каждым днём я всё больше умею, всё больше знаю ритуалов и заговоров, всё лучше вижу силу и могу даже влёгкую отличить волховской чарованный огонь от обычного. И пусть Чигирь бубнит, будто я неуч и дурочка, и работы мне частенько выходят боком, кое-что у меня получается. А что не выходит сходу, тому учусь на деле, на ходу, с третьего раза или десятого. Как застряла в излучине реки и просидела на холоде целую ночь, подговорила водяничку дотащить моё бревно до берегу; как попала под грозу, заговорила ткань отталкивать воду, а серебряную спицу — приманивать молнии.

Но какое ведьмовство ни возьми, а зиму никак отменить не получится.

Денег у меня худо-бедно получается скопить, и почти половина из них — за засевшего на погосте упыря, который сожрал двоих людей и чуть не закусил мной, но Чигирь вовремя отвлёк его карканьем, и я успела-таки ткнуть упырячий бок серебром. Страху натерпелась — жуть, да ещё и вся измазалась в зеленоватой слизи, которая заменяет упырю кровь. Зато платят мне за него щедро, и я покупаю себе всё-таки и тяжёлый кожух с чужого плеча, и шерстяные подштанники, и тёплый платок, и носки крупной вязки.