Онлайн книга «Откупное дитя»
|
Листья ещё не летают, но по утрам у меня который день нос такой красный, что его трогать больно. — А как ведуны зимуют? — спрашиваю я, сворачивая кожух и навешивая его на плечи. Грач на моём плече нахохливается. — Как, как… так и зимуют. У кого фургон есть и скотина, те колесят по дорогам, как летом, только греются заговорами и углями в кастрюле. Кто может, в леске строится. Фургона у меня никакого нет, и копить мне на него ещё много-много лет: заговоры у меня удаются только два из трёх, а за некоторые работы я и вовсе не берусь, отговариваясь то занятостью, то обетами, то ещё какой ерундой. И пусть Чигирь утешает, что это всё дело наживное, но без крыши над головой зимой никак ничего не нажить. Околеешь, да и поминай, как звали. — …но тебе это всё рано, — важно твердит грач и топчется по плечу. — Тебе в городок надо или посёлок побольше, да там и осесть до тепла. Поспрашивай за пустые дома. Надо, чтобы людей много, и чтобы местечко побогаче, а то у тебя ж ни муки, ни репы… От этого я совсем скисаю. В нашей заимке голодных годов на моей памяти было всего-то два: в один год градом побило поля, в другой речка из берегов вышла. Но и в года сытые лишнему рту у нас никто не был бы счастлив, даже если рот этот прикреплён к ведьме. Если что хищное придёт на тепло, можно за волхвами послать, а ерунда всякая и до весны подождёт. И в селениях, как я ни спрашиваю, мне нигде не радуются. Отказывают не прямо, исподволь. Взгляд в пол опускают. Вот и яблоки уже вовсю на землю сыпятся, да так, что ступить негде, а я так и хожу по дороге, и конца ей не видно. Дохожу и до города, и Чигирь на него пыхтит: мол, мелкий совсем, — а меня оглушает, сколько в этом городе всего. Собираются туда люди со всей округи, набиваются в каждую койку по двое, на улице вонь, по всем тряпкам клопы прыгают. Городок при мастерских, и там в цеха по холоду нагоняют народ работать за бесценок. Я спрашиваю на воротах, не нужна ли в городе ведьма. Но в городе уже есть ведьма, да не одна, а целых две, и ещё ведун, и ещё несколько знахарей, и все они в город приезжают каждый год, и их здесь уже знают. Тут и грач, наконец, начинает переживать. Я прошусь к знахарям в помощницы, к каждому по очереди, и едва уворачиваюсь от ведьминого сглаза. Чигирь заглядывает в окошки, достаёт где-то карту, послушивает за местными. А ночуем мы с ним в просвете под крышей, свернувшись комком под кожухом. В мастерских ткут, шьют и вышивают, по много часов не разгибая спины. И я почти решаю, что это не такая плохая работа для зимы, когда Чигирь возвращается откуда-то такой довольный, что только клюв не светится. — Собирайся, балда, — велит он мне. — Пяток дней грязюку надо помесить, зато зимовать будешь, как королевишна! И роняет мне на колени плотный свиток с сургучной печатью, а на нём подписано вензелями: из крепости при Синем Бору, приглашение к ведуну или ведьме… ✾ ✾ ✾ Синий Бор на самом деле никакой не синий, а еловый, только хвоя тех ёлок светлая-светлая, точно инеем припорошенная. В самом Бору и в округе разбросано несколько десятков мелких поселений, в каждом по пять-семь дворов. Расставлены они тесенько, дороги с высоты выглядят паутинкой, а сквозь равнину величаво течёт ленивая река. Крепость стоит на высоком берегу чуть в стороне от Бора, в самом центре усеянной полями, домами и дорогами местности. Тёмная и угловатая, она нависает над речной переправой пристрастным надсмотрщиком: сцепила на толстой башне загребущие руки-рвы, свесила крючковатый нос моста на цепях, косится глазами-бойницами. |