Онлайн книга «Откупное дитя»
|
Детвора — только на первый взгляд простые дети. А если приглядишься, заметишь, что зубки у них маленькие и заострённые, глаза незрячие, и сами они размером с младенцев, а выглядят, как подрощенные. Это малыши-шуликуны, убитые матерями дети. Они сбиваются в стайки и пакостничают, а нечисть, бывает, жалеет их и берёт под свою опеку. Сказки я тоже краем уха слушаю. Хорошие сом рассказывает сказки. Мавки тем временем суетятся вокруг меня и пальцами кудри перебирают. — Какие волосы! — Ах, какие волосы! — Чистая медь!.. Я киваю: медь, медь, — и пытаюсь вырваться, а заодно грача высматриваю. Чигирь сидит на бочке с вином и с важным видом у каждого гостя из чарки делает глоточек, а потом что-то каркает. Ох, и упьётся ведь, и что с ним потом делать? Мавки держат крепко, а в сказках сома сплошь плохие концы, в которых все умерли, — шуликунам, правда, нравится. Грач пробует вино из очередной чарки и важничает. А во мне всё бурлит: у кого-нибудь здесь обязательно должны быть ответы! Подойду вон к ведуну, который плетёт шнур, уже такой длинный, что его кончик с холма свисает. У ведуна на лице отпечаток многих прожитых лет, может, он умеет птиц обратно в людей превращать. От мавок я отбиваюсь так, что плету каждой из них косички, все разные: то из трёх прядок, то из семи, то колоском, то сеточкой. Нечисти на шабаше — видимо-невидимо, и все они то за руки хватают, то в ноги вцепляются, то глаза заговаривают, а то и просто путь преграждают и канючат. Взрослую ведьму никогда бы так донимать не стали, а меня люди уже боятся и стороной обходит, а нечисть — наоборот. Всем я кажусь очаровательной и смешной, веселье бурлит, вино и брага льются рекой, а празднующие — всё равно что поле из колосков, плотное, живое и взволнованное. У каждого здесь своя шутка, и все отчаянно торопятся в эту ночь пошутить её побольше. Вот вила хвастает перед снежной девушкой своими крыльями. Красивые крылья, будто стрекозиные, прозрачные и мерцают, и сама вила красива совершенной красотой, и платье на ней богатой волной уходит в пол. Снежная девушка обмахивается ладонями, от её белых волос идёт пар, а она крыльями восхищается. Сама показывает точёные ножки с нежными ступнями, и вила буреет, поправляет свою юбку, чтобы надёжно скрыть копыта. Меня они обе дразнят: ни крыльев у меня, ни копыт, ни снежинок в волосах, но вот кудряшки, кудряшки-то, как у овечки!.. Вон расселись на бревне деды, кому-то из здешних ведунов мёртвые предки. В них, говорят, много мудрых советов, только на разговоры деды жадны без меры, зато требуют к себе почитания. Предки — всё равно что тени, бесплотные и почти невидимые, парят, как сероватые облачка, и так друг в друга наползают, что и не разобрать, сколько их есть. Зато бранятся деды на зависть всему холму: — Локтём мне заехала, старая! — Спасибо скажи, что не рогами! Тьфу, блудливый хрыч! А тебе-то, лохудра, я все твои патлы-то повыдёргиваю, будет она тут сиськи чужим мужьям выкатывать. — Мне хоть есть, что выкатывать! А вы-то и по молодости были доска, а теперь всё равно что багор! — Эх, вот в моё-то время… — Фу, твоя голова у меня в желудке! Этих я обхожу широким кругом, чтобы точно никому на глаза не попасться. Так и влетаю в руки женщины с клубком ниток. Она вся одета в чёрное хламьё, лицо худое, а волосы — тёмные с сединой пополам. Сперва я принимаю её за ведьму, но потом тянусь к силе, и сила подсказывает: никакая не ведьма, чистая нечисть. |