Книга Откупное дитя, страница 79 – Юля Тихая

Женщина сидит на своём табурете за прялкой и стучит колесом. Рядом с ней — колыбелька, в которой моргает пустыми глазами игоша.

— На руки не бери, — сурово велит мне женщина. — Тебе ещё своих рожать, нечего мёртвенького трогать.

По правде говоря, о своих детях я не думаю: откуда им взяться-то, если я ведьма и живу дорогой? Да и поверье, будто женщинам нельзя игоши касаться, чтобы самой не скинуть дитя, казалось мне пустой байкой. Но у женщины злое лицо, и я её слушаюсь, толкаю колыбельку ладонью и трясу над игошей погремушкой.

Кто такая эта женщина, я так и не могу понять. В гримуаре много разных нечистых сил перечислено, и я про всех них читала внимательно. Богинки есть, уродливые старухи, которые умеют, как ведуны, человеческие жизни на той стороне связывать. К богинкам люди приходят, чтобы заключить нечистый брак. Но богинки узлы вяжут, а не нитку прядут. Прясть же могут Доля и Недоля, те, что создают судьбы. Но они, как и Лихо, не такая нечисть, что приходит на шабаш. Долю и Недолю сильнейшие из волхвов встретить боятся.

А кто ещё прядёт, да ещё и колыбель качает, — таких я не могу вспомнить.

Женщина на меня внимания не обращает, стучит колесом, а я качаю колыбельку и слёзы с лица утираю. Шабаш — это место для веселья. Негоже на нём плакать… даже если очень хочется.

— А вы знаете? — спрашиваю я, тряся погремушкой. — Вы знаете, как грача человеком сделать?

Женщина молчит, а у меня снова слёзы из глаз текут. Потому что я устала, устала от этих вопросов без ответов, и от странной и страшной магии устала, и от дороги, и от строптивой козы, и от себя — от себя больше всего. И никак не могу представить, чтобы ехать дальше — и без Чигиря!

— Я не могу его потерять, понимаете? Я свихнусь без него, я под кустом лягу и там и умру, если он меня тормошить не будет. Я не смогу одна! А если он совсем птицей станет, то… то…

И я снова утираю лицо рукавом. Никакого ответа я не жду, понятно уже, что женщина — не из болтливых, но она вдруг говорит:

— Видела я твоего грача. Пустодомный он.

— Какой?..

— Пустодомный. Тут уж свой своего знает.

— Пустодомный?..

— У тебя за спиной дом есть, и в нём люди. А у него одни голые стены, пустой дом, некуда возвращаться.

— Так и мне… некуда.

— Что ты не хочешь, это другое дело. Не хочешь, а всё равно вернёшься, завтра или вчера… так это работает, девочка. А грач твой — пустодомный. Как я и как лялька. А ты чего не качаешь? Качай!

Я послушно толкаю колыбельку. Игоша моргает бессмысленными глазами, а я вдруг соображаю:

— Вы ячична.

Женщина в ответ на это молчит, но я уже понимаю, что угадала.

Ячичны появляются сами собой в брошенных домах, тех, куда никто уже никто никогда не вернётся. Как в доме завелась ячична, так он ветшает вчетверо быстрее прежнего, а соседи забывают вовсе, кто в нём жил.

Как дом может опустеть, я понимаю. А как человек может быть пустодомный? Чигирь ведь — не игоша и даже не сирота, у Чигиря родители были, он в ските жил. Или что же, все у него умерли, дом опустел? Но если это хоть на каплю его дом, как мой дом ещё немного мой, то он ведь ещё не пустой…

Странные вещи говорит ячична. Но пока я качаю колыбельку, она мной довольна, и подсказывает ещё:

— Дед его вооон там сидит. С длинной косой, видишь?

Я вижу: не так много среди дедов мужчин, что носят косу. Нестарый ещё, крепкий мужик, мрачный, держится от всех немного отдельно и в склоках не участвует.