Книга Откупное дитя, страница 81 – Юля Тихая

Сейчас на бревне вредных дедов — никак не меньше половины. Ни живые, ни нечисть к ним почти не подходят: не много удовольствия в том, чтобы быть с ног до головы облитым помоями! Так что сидят деды сами по себе и между собой собачатся.

— Ах ты кобель, — лютует одна грымза, нависая над низеньким рыжим дедком. — Всех девок перепортил в округе, и меня ещё бабам своим привёл повитухой! А я верила ему, ой дура была, ой верила! Ты у меня света белого невзвидишь, я тебе плешь прогрызу насквозь…

— Нехорошо ругаисся, — шамкает дряхлая бабка и вдруг с удивительной ловкостью иголкой в грымзу тыкает.

Иголка, как и обе старухи и дедок, полупрозрачная и легко проходит призрачное тело насквозь. Но грымза всё равно взвивается и принимается пуще прежнего на бабку ругаться.

— Милые бранятся — только тешатся, — мечтательно вздыхает другая бабуля, в платке и деревянных бусах.

— Кха, — поддакивает ей другая, та, что смолит больше всех.

Дед с длинной косой, на которого мне ячична указала, в эти глупые ссоры не вмешивается. Он сидит чуть в стороне и смотрит, как полудницы танцуют и других девок ловят, уговаривают плясать с ними. Вот одна вила соглашается, плясать ей с ними теперь до самого рассвета, ну да ей копыта стоптать не страшно.

Я почти решаюсь подойти, но тут меня за рукав снизу дёргают.

— Помоги мне, — хрипло просит матушкин раб.

И руки тянет ко мне с земли.

Он весь взопрел в своих крашеных одеждах и дурацкой шапочке. Лицо красное и потное, глаза навыкат, пальцы трясутся, а я всё равно на него кривлюсь: удумал тоже — украсть гримуар у ведьмы!

Слёзы катятся у мужика из глаз, он бормочет что-то себе под нос и смотрит на меня умоляюще.

— Помоги мне, — говорит он одними губами. — Помоги мне, милостивая госпожа…

— Ты в дом ведьмы залез? — сурово спрашиваю я.

И мужик кивает:

— Залез.

— Гримуар украсть хотел?

— Хотел.

— Нечистым судом судить тебя просил?

— Просил…

Я пожимаю плечами. Мне его, может, и жалко, но что я могу сделать против суда? Решение Матушки — довольно милостивое: служба у мужика тяжёлая, но подъёмная и не навсегда. Однажды Матушка рассмеётся и отпустит мужика на волю, а он, надо думать, никогда больше не возьмётся украсть хоть что-нибудь у ведьмы.

— Помоги мне, — молит мужик. — Помоги…

Но я только головой качаю и подхожу к деду с косой.

Тот смотрит и на меня как бы, но при этом будто сквозь. Лицо у него уставшее, серое, на лбу горькая складка. В руках дед вертит шнурочек, на который привязаны перья.

— Здравствуйте, — я кланяюсь. — Меня Нейчутка зовут, я вашему потомку, Чигирю, подруга. Я способ ищу сделать так, чтобы он из птицы обратно человеком стал. Может быть, вы мне подскажете, как быть?

Дед глядит сквозь меня и пальцами перья перебирает. Красивые перья, все разные, и стрижа, и овсянки, и перепелятника.

— Вы ведь многое знаете о дорогах, — льщу я, кулаки стискивая. — Вам могло ведь встречаться такое, что…

Дед смотрит на меня остро. Горькая морщина на лбу становится глубже, пальцы на перьях останавливаются.

Потом он пересаживается на бревне так, чтобы повернуться ко мне спиной.

— Вы наверняка ведь знаете, как можно…

— Прочь иди, глупая, — напускается на меня вдруг бабуля в бусах. — Не хочет он с тобой говорить!

— Ой, и девки нынче пошли! Ох и девки! И кланяется криво, и волосы гнездом у ней, поглядите-ка!