Книга Половина пути, страница 170 – Юля Тихая

— В вашем возрасте простительно принимать за любовь желания тела, — рассуждала дама, не глядя на Ольшу прямо и потягивая чай (это было то самое занятие, которое, по всей видимости, Бренту было бы неприлично наблюдать). — Я всегда говорю, что девушкам чрезвычайно важно ещё в детстве усваивать, что мужчины устроены совершенно иначе, чем женщины. Что для нас исключительное событие и чувство, то для мужчины возмутительно преходяще. Вы понимаете, о чём я?

Ольша вымученно кивала и выдохнула с облегчением, когда чай закончился, и Бренту было дозволено вернуться. Назло этой мымре всю оставшуюся поездку она сидела у Брента в объятиях, сплетя свои пальцы с его и проваливаясь в дрёму под перестук колёс.

Над Светлым Градом висел зябкий туман, а лужи покрывал хрупкой плёнкой ледок. В городской столовой, где они завтракали, Ольша сцеживала зевки прямо в компот. И до банка дошла такая отупевшая, что просто сидела на лавке у стены, пока Брент с чем-то там разбирался в кассе. Расписалась в контракте, толком не вникая в смысл. И на деньги, которые ей передали, просто смотрела, не пересчитывая.

Только на крыльце сообразила и нахмурила лоб:

— Там ведь больше нужного. Ты по датам посчитал? Но нужно же вычесть тот день в Рушке, и в Бади, и…

— Не обижай меня мелочностью.

Она открыла рот, а потом закрыла, ничего не сказав. Брент то ли катастрофически не умел считать деньги, то ли действительно не бедствовал, и Ольша скорее поверила бы во второе. Семьдесят пять лёвок, что причитались ей за сутки работы, он иногда мог потратить совершенно незаметно, просто на еду и ещё какую-нибудь мелочь.

А Ольше совсем не лишними будут сейчас деньги.

Это было стыдно, как будто крупные хрустящие купюры и россыпь монет стали ещё одним слоем растущей между ними стены. Ольша поблагодарила, но вышло неловко, скованно. И до самой дилижансной станции они шли молча: Брент хмурился, а Ольша никак не могла придумать, что ему сказать.

Что-то девчачье, глупое, хотело обнять его, заглянуть в глаза, вцепиться в куртку и попросить: останься. Я люблю тебя, неужели ты не видишь? Нам же хорошо вместе, тебе же тоже хорошо, я не слепая ведь. Я уже не такая сломанная, как была в начале, я со всем справлюсь, если чего не умею — я научусь, я не буду сидеть на шее, я буду поддерживать тебя, я буду любить тебя, всем людям нужна любовь. Я ведь и не требую ничего, как ты не понимаешь? Просто пусть будем «мы». Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Брент смотрел на неё ласково. Брент держал её за руку, Брент оплатил билеты на дилижанс, она даже не успела возразить. Все три часа до Садового он приобнимал её за плечи и думал, наверное, что измученная поездом девушка спит, но Ольша не спала. Ольша дышала его запахом и старалась не плакать.

Брент был очень заботлив. Брент был ласков, относился к ней бережно, не обидел ни жестом, — но Брент никогда не обещал ей больше, чем проводить до дома. Он никогда и не предлагал ничего серьёзнее совместных ночей в дороге. Он никогда не говорил, что эта связь хоть что-то для него значит. Только ольшина вина в том, что она увидела исключительное — в преходящем.

Это она прошла на метафорической дороге из брентовой байки какие-то лишние шаги, не спросив даже, ждёт ли её на той половине хоть кто-нибудь.