Книга Половина пути, страница 47 – Юля Тихая

— Дай-ка схему, — сказал он, наконец. — Хоть выучу её, что ли…

Ольша вынула свой рисунок и послушно дорисовала всё то, что оказалось нечитаемым из-за чёрканий. Брент сосредоточенно разглядывал линии и шевелил губами и пальцами.

— Завтра в два подхода попробуем, — решил он. — С утра часа три-четыре, потом подремать, потом ещё часа три-четыре. Ладно?

— Ладно…

— Я освоюсь потом, — пообещал Брент. — Вопрос привычки… давно такого не делал. У огневиков сила подвижная, приходит и уходит, ты отправляешь её и получаешь отклик, много раз, на ровный счёт. Это как если бы ты всё время повторяла внутри себя один и тот же стишок, да? А земле нет начала и конца, она всегда одна и та же. Статичная и неизменная. Я когда держу — это как если бы я всё время внутри себя тянул одну и ту же «а». Несколько часов подряд. Не столько устаю даже, сколько дурею…

— Брр.

— Ну, не очень. Землю в такую дрянь поэтому редко и ставят… Я зажрался, да?

Она пожала плечами, хотя ей перебирать работой никогда не доводилось, удобная задача или неудобная, и насколько бы Ольша там ни одурела.

— А чем ты занимался? Ну… раньше.

— Ты же читала мои бумаги.

— Я дальше печатей особо не смотрела…

— А зря, — он хмыкнул. — Возьми потом. Я фортификатор. Можно силой поднять башню из песка в пять этажей высотой, но что с неё толку, если стоит отпустить — и она развалится? Вот я считаю, как сделать так, чтобы поднятое не рухнуло.

Ольша медленно кивнула. При их роте было несколько землянников, и большинство из них, если требовалось сделать мост, могли его сделать и потом держать, дрожа от натуги. А один был в звании повыше и сперва считал что-то, прощупывал, а потом одним рывком создавал переправу, которая оставалась стоять.

— Это ведь не силой, да? Это вроде как физика?

— Сопромат в основном.

Ольша глянула на него с уважением. В Стоверге огневикам читали теорию горения и зачем-то алгебру, но Ольша преступно мало вынесла из этих наук.

— Так что Стена — это профессиональный интерес. И приказ королевича.

Ольша кивнула и робко улыбнулась. А Брент охотно притянул её к себе и поцеловал снова.

Вечером, устраиваясь на настиле при летней кухне, они снова долго целовались: сперва совсем легко и нежно, потом глубже и горячее, а потом, когда Ольша почти настроилась на продолжение, снова медленно и мягко. Она обвила руками его шею и запустила пальцы в волосы, он гладил её по спине, вжимал в себя и шептал на ухо что-то глупое, но приятное, — про то, какая она красивая, и что он любуется ей, и что её сила кажется ему пушистой и шёлковой.

Уснули тоже вместе, и Брент в кои-то веки спал на боку, а не на спине, а Ольша устроилась у него в объятиях, чувствуя себя особенно маленькой и защищённой рядом с ним. И ночью ей что-то снилось — что-то хорошее, тёплое, свежее. В том сне был грушевый сад, и лодка, и розовые облака, и почему-то её первый командир в клоунском костюме, а с ним — одноклассница Велька, разодетая, как королевична.

И просыпалась Ольша тоже хорошо, в тёплом уюте двух одеял и горячего мужского тела. От неподвижности здорово затёк бок, а брентова рука за ночь сместилась с живота на грудь, и это было чуть смущающе и скорее приятно.

Интересно, какие ему нравятся сиськи? Ольша не могла похвастаться формами: она пошла фигурой в тонкую и звонкую маму, хрупкую, как статуэточка. С годами и детьми мама слегка округлилась, а Ольша только ещё сильнее похудела за войну. И грудь у неё была — ну, конечно, совсем не такая, чтобы наполнить здоровенную ладонь Брента.