Книга Половина пути, страница 50 – Юля Тихая

Ольша рискнула отвлечься от конструкции и перегнулась через борт, тронула рукой воду. Холодная, но не ледяная. Мутная, дна не видно, ладонь касается каких-то растений. Вон и шитаки плывёт с распахнутой пастью, сбривая всё, что попадается ему на пути.

Брент притормозил повозку, давая ей вдоволь налюбоваться.

Когда разлив закончился, и дорога снова забрала чуть вверх, в сухость и твёрдость, ящер ощутимо расстроился, а вот Ольша вздохнула с облегчением. От воды тянуло холодом, греть повозку приходилось чаще, и она порядком устала. Невидимая мышца, управляющая силой, ныла и грозилась перенапряжением.

Брент почти сразу же присмотрел место для обеденного привала и нарисовал на своих картах очередную россыпь пометок, а Ольша нарезала хлеб.

— Будешь в клабор?

— А… ты же дремать обычно…

— Подпривык вроде.

Ольша улыбнулась, вгрызлась в хлеб и кивнула. Брент вытер пальцы и раздал карты одной рукой, другой сооружая себе высокий бутерброд. И, наверное, уж очень расслабился, уверенный в своём превосходстве, потому что проиграл четыре раза подряд.

— Тройка, — сказал Брент на пятом кону, отстукивая пальцами по колену.

Ольша объявила очередной полташ.

— Да ну быть не может, — ворчал Брент. — Тебе везёт, как утопленнице!

Ольша мило похлопала ресницами, а Брент вдруг прищурился и отложил карты:

— Ты мухлюешь.

— Я?!

— Ты. Не знаю, как, но ты мухлюешь. Ну-ка дай сюда…

Ольша оскорблённо прижала карты к груди, настороженно наблюдая за ним и готовясь драпать, но Брент не стал настаивать и вместо этого взял оставшуюся колоду. Пересчитал, пересчитал ещё раз. Приподнял брови.

— Ты таскаешь лишние карты, — постановил он сурово. — Поэтому у тебя такие комбинации.

— Да я бы никогда!..

— Ну и что с тобой делать, врушка?

Ольша показала ему язык, а потом как-то вдруг оказалась у него на коленях. Брент грозно шевелил бровями, и это почему-то было очень смешно, — может быть, потому, что она хорошо понимала: он совершенно не сердится. И Ольша поцеловала его, запустила ладошки под рубашку, прижалась, ощущая, как в широкой груди ровно бьётся его сердце.

А к вечеру добрались до Бади — первого с начала Стены настоящего города и старейшего из всех городов региона. Бади переходил из рук в руки не меньше трёх десятков раз, потому здесь встречались и незамысловатые глиняные кубики, какие с незапамятных времён строили тан-жаве, и изящные колонные постройки тангов, и привычные марельские дома со скруглёнными проёмами. Вид у Бади был забавный.

На въезде в город гомонила ящерная станция. А ещё здесь была вполне приличная гостиница, с яркой вывеской и широкой верандой. И на крыльце Брент остановился так резко, что Ольша впилилась носом ему в спину.

Он обернулся, ласково завёл непослушные прядки ей за ухо. И спросил хрипловато:

— Комнату с одной кроватью брать или с двумя?

Ольша вспыхнула. Внутри всё перевернулось, завязалось в узел, она впилась ногтями в предплечье и даже пальцы на ногах, кажется, поджала.

— С одной…

Гостиница была хорошая, в коридоре даже лежал длинный цветастый палас, а на стенах висели простенькие картины. И номер Брент взял из дорогих; хорошо, что Ольша не слышала цен, они наверняка дурно сказались бы на её душевном здоровье. Довольно большая комната с двумя окнами, светлые обои, массивная широкая кровать, шифоньер, пара тумбочек. На стене над столом сразу три масляных фонаря. Накрахмаленное постельное бельё, пара одеял, плотное бежевое покрывало. А шторы на окнах почему-то разные, одна пара желтовато-серых, а вторая — девчачьи-розовые.