Книга Половина пути, страница 66 – Юля Тихая

На самом деле, в отношении Брента к ней изменилось очень мало. Он смотрел всё так же внимательно, охотно разговаривал и даже вынимал её из повозки за талию. Вчера на ночёвке — это был неприятно продуваемый влажный чердак — Брент, хмурясь, уступил Ольше самый тёплый угол и прикрывал её широкой спиной, а она в ответ всю ночь дышала на него теплом. Не продуло бы его, дурака…

И карамелька. Кажется, в Бади Брент сделал запасы, потому что крошечные милые сладости каждый раз становились для Ольши сюрпризом. Уж на том хуторе точно не было никаких карамелек!

Ехали они, почти обнявшись: Ольша прижималась к его боку, Брент клал руку на спинку так, чтобы ладонь свешивалась и чуть заметно касалась её плеча. Иногда он обнимал её по-настоящему, и под утро всё-таки перелёг на бок, так, что Ольша оказалась в него почти завёрнута, как в раковину.

Но не целовал больше. И Ольше стоило бы впитывать то тепло, что он был готов ей дать, а она по-глупому ловила каждый долгий взгляд, каждое касание и всё чего-то ждала.

Какое-то время Ольша даже всерьёз взвешивала, чего она хочет больше: целоваться или не заниматься сексом. И, хотя все размышления о сексе сворачивались внизу живота колючей проволокой, ответ был не так уж и очевиден. Она скучала по его близости, по его касаниям, по крепким рукам, по звенящей лёгкости в теле и робком желании чего-то большего.

Целуясь с ним, она ощущала себя живой и обыкновенной. Не подобранной на обочине одноногой лысой куклой, а обычной девушкой, с которой ещё может случиться что-то хорошее.

Нет-нет, конечно же, Ольша не была дурочкой и не рассчитывала ни на что серьёзное. Это просто дорога, а она просто наёмная огневичка, и небольшая симпатия легко может выплеснуться в тёплые вечера и приятные воспоминания, только и всего. Но это ведь тоже — хорошее?

Ольша плавала в этих мутных соображениях уже второй день, и — удивительное дело — больше всего её поддерживали не объятия и разговоры, а медицинские процедуры. Они как-то незаметно стали маленьким ритуалом, в котором было много странной нежности и чего-то очень личного.

По вечерам Ольша подолгу возилась с мозолями на ладонях Брента. Они уже выглядели почти хорошо, но девушка всё равно мешала в миске соду и мыло и окунала брентовы руки в ванночку, а потом аккуратно тёрла и разминала огрубевшую кожу. Это, кажется, нравилось им обоим, потому что Брент ворчал, но никогда всерьёз не сопротивлялся.

С ольшиным ожогом дело обстояло хуже. В прорвавшийся волдырь, похоже, что-то попало, потому что ещё в Бади он страшновато вспух и воспалился. Брент, совершенно непристойно ругаясь, возился с её рукой и грозился сдать её в клинику на перевоспитание, пока Ольша до крови кусала губы. К вечеру отёк спал, но теперь Брент трижды в день осматривал подживающий ожог и сам менял ей повязки.

Это было очень стыдно. А ещё приятно, но в этом Ольша не призналась бы даже под страхом знаменитых тангских пыток.

Следя за конструкцией и выдыхая то расходящуюся кольцом силу, то тепло, Ольша много смотрела на Брента — и думала про его странную притчу. Если каждый должен бы пройти половину пути, то у них всё уже получалось очень неправильно. Брент делал для неё очень много всего, от вытирания соплей до таскания конфет, а Ольша в лучшем случае не очень ему мешала.