Книга По регламенту – враги, страница 26 – Майя Фабер

Мы оба знали: все изменилось. И уже не станет прежним.

Я долго не могла уснуть.

Комната, в которой я теперь находилась, была просторной и безукоризненно чистой — в ней не было ни одной лишней детали, ни одного случайного цвета. Все здесь — от мягкого, струящегося текстиля до выверенного рассеянного освещения — словно кричало о порядке, о безопасности, о возвращении к нормальной жизни. Но именно в этом безупречном спокойствии, в этой тишине, и заключалась настоящая пытка.

Постель оказалась слишком мягкой, подушка — слишком свежей, а воздух — слишком безмятежным. Он не пах ни пылью, ни металлом, ни страхом. Он был правильным. И оттого — невыносимым.

Я ворочалась, закрывала глаза, старалась замедлить дыхание, сосредоточиться на равномерном гуле вентиляции, но каждый раз, когда веки смыкались, перед внутренним взглядом всплывало не это место, а другое: холодный бетон, гул поезда, рука Кела, осторожно касающаяся моего плеча.

Вспоминала, как он молча накинул на меня свою куртку. Как ткань, пропитанная запахом дождя, страхом и чем-то неуловимо теплым, обволакивала меня, словно щит. Как я достала тот самый пластырь с розовой кошкой и, стараясь не усмехнуться, приклеила его на ссадину у Кела на руке. Как он смотрел на меня тогда — спокойно, глубоко, будто в этот момент больше ничего не существовало.

И чем дальше уходила та ночь, тем ближе она становилась.

Наутро я спустилась в зал для брифингов. Пространство было залито холодным светом, отполировано до зеркального блеска. Все говорили приглушенно, будто даже голоса здесь подчинялись строгому протоколу. Ни один взгляд не задерживался на мне дольше положенного. Все было удобно и выверено до мелочей.

Я не ждала новостей. Но надеялась. Глубоко, упрямо, почти нелепо — надеялась.

Секретарь заговорил прежде, чем я успела открыть рот:

— Советник Кессар выехал в свою общину. До окончания расследования. Хорошо, если его отец не обвинит в покушении нас.

Он сделал паузу, будто подбирал слова помягче, и добавил:

— Это временно.

Это слово должно было звучать как утешение. Но прозвучало как приговор. Не пауза. Не запятая. Точка.

Я кивнула и поблагодарила его, хоть и не запомнила, что именно сказала. Ноги сами развернули меня и увели прочь. Я не искала Кела. Не требовала объяснений, не пыталась выбить правду.

Я просто ушла.

Если бы кто-то спросил, зачем я вышла во внутренний двор, не смогла бы ответить. Здесь не было задач, приемов и политики. Только утренний ветер, лениво перебирающий листья деревьев, и блеклый свет, струящийся сквозь переплетенные ветви лозы на стене. Здесь была тишина — не та, что давила в комнате, а другая. Живая. Настоящая. Та, которую можно было выбрать.

Я шагала по вымощенной камнем дорожке, не замечая прохлады, не реагируя на редкие взгляды встречных. Просто двигалась, будто сердце вело меня туда, где должно было случиться что-то важное. Или быть кто-то.

Здесь мы виделись в последний раз, когда нас привезли. Мог ли Кел тоже решить, что это важное место?

И когда я увидела ее, дыхание перехватило.

На скамейке, под плетущейся лозой, лежала свернутая куртка. Знакомая. Ткань была помята, будто он держал ее в руках до последнего момента.

И все внутри меня сжалось.

Я медленно подошла ближе. Осторожно, словно любое резкое движение могло разрушить этот хрупкий момент, присела на край скамейки. Не касалась куртки — только смотрела. Чувствовала ее тепло. Его тепло.