Книга Белая мгла, страница 4 – Камбриа Хеберт

Стараясь не смотреть прямо на неё, я всё же не смог удержаться. Её большие шоколадные глаза смотрели на меня напряжённо и немного озадаченно.

— Ладно, — сказала она. — Я иду спать.

Она выключила свет на кухне, и я последовал за ней в гостиную, где она подбросила ещё дров в камин.

— Иди ложись, — сказала она, стараясь звучать убедительно, и указала на одеяла, где мне было предложено лежать.

Я издал звук, похожий на кашель.

— Ты смеёшься надо мной? — спросила она. — Давай, ложись.

Я лёг. Она пошла спать. По коридору она бормотала что-то о странных собаках.

Я проснулся снова и подошёл к окну, чтобы отодвинуть занавеску и взглянуть на ранние сумерки. Снег всё так же не прекращал падать; улица была укутана тяжёлым белым покрывалом — красивое, но обманчивое зрелище. Я с нетерпением ждал рассвета. Было неспокойно: мне надоело лежать у огня. Тело начало оживать и исцеляться, и мне хотелось двигаться.

Я отступил от окна; занавеска закрыла белый мир. И я этому порадовался — я там едва не умер, и это я не скоро забуду. Я снова попытался сменить облик, но не смог. Даже оттаявшее тело оставалось частично скованным. Почему я не мог обернуться? Разве не по закону оборотней можно менять облик бесконечно? Я помнил дни, когда не мог контролировать превращения — и почти пожелал вернуть те времена. Почти.

Если бы я смог изменить обличье, у меня был бы шанс: уйти и скрыться так, чтобы никто не последовал. Я был поражён, что они ещё не нашли меня — что никто не вломился через гигантскую деревянную дверь, чтобы закончить начатое убийство.

Но я знал: если они найдут меня, я буду желать лишь смерти. Убить меня — было бы слишком великодушно; гораздо вероятнее, что они вернут меня обратно, заставят продолжать ту жизнь, которую я презирал, под контролем тех, кого я ненавидел. Я бы уже не сбежал. Никогда.

Я прошёлся по комнате и остановился перед украшенной рождественской ёлкой — слишком маленькой для высоких потолков и широких стен. Её украшали нанизанный попкорн и разноцветные стеклянные шарики; на верхушке восседал ангел. Я смотрел на ёлку, и в голове пробежало тихое напевание — рождественская песня, всплывшая из каких-то неясное воспоминаний. Вспомнилось прошлой неделе: я пролежал в беспамятстве и не мог припомнить, когда в последний раз праздновал что-то — Рождество или любой другой праздник.

Уши навострились: я уловил звук снаружи — но не у входной двери, а с другой стороны дома, где располагались спальни. Неужели там есть задняя дверь? Вдруг я пожалел, что в волнении не исследовал остальные комнаты. Шум повторился: тихий звук открывающегося окна или двери.

Адреналин захлестнул, сердце забилось чаще. Она могла быть там, в одной из комнат, спящая и беззащитная.

Я помчался по тёмному коридору; мои грациозные движения были бесшумны. Тёмная фигура вышла в коридор из одной из комнат и остановилась, словно решая, куда пойти дальше.

Я зарычал, пригнулся и ринулся на мужчину. Мои зубы вонзились в плоть — звук разрывающейся ткани и металлический привкус крови на языке принесли мимолётное наслаждение. Потревоженный мужчина упал на спину, из его губ сорвался крик. Я уловил знакомую дрожь в его мышцах, запах оборотня, стоявшего на грани превращения.

Они нашли меня.

Я вцепился ему в горло — это был самый быстрый и лёгкий способ обезвредить. Он держал меня на расстоянии дрожащими руками; я вцепился когтями, разорвав его зимнее пальто и фланелевую рубаху. Он вскрикнул, и мы покатились, сталкиваясь со стеной. Коридор был узок; сцепившиеся в нём оборотни казались ещё теснее. Он оттолкнул меня, и я врезался в стену; картина с крючка сорвалась, стекло разлетелось. Я бросилась снова, встала на задние лапы, использовала весь рост как таран и врезалась в него. Он упал, и мои зубы глубоко вонзились в плоть.