Книга Тайна доктора Авроры, страница 158 – Александра Федулаева

Когда дверь закрылась за нашими спинами, я едва не вздохнула с облегчением. Но в голове всё ещё звучал голос Эштона, его хищная вежливость, его взгляд. И — тихое предупреждение, которое я прочла в глазах Эвана Грэхема.

Усадьба барона Сомервиля выглядела так, будто с неё давно стёрли краску прошлого — величие, блеск, уверенность. На гравийной дорожке почти не было следов: сюда редко ступали чужие. Лорд Эван Грэхем вышел из кареты, кивнул кучеру и поправил ворот пальто. Дождь с утра не прекращался, и лошади тревожно храпели в тишине. Дом казался почти безжизненным, словно застывшая скорбь, заключённая в камень.

Дверь открыл старик-слуга, чуть поклонившись. Он провёл гостя в тёмный холл, где висели запылённые портреты предков и пахло ветхой древесиной, а затем в просторную, но прохладную гостиную. Там, у окна, сидел барон Сомервиль — худощавый, сухой, но ещё крепкий мужчина с лицом, в котором строгость уступала место усталости. Рядом на софе — его супруга, закутанная в плотную тёмную шаль, словно отгораживаясь от мира.

— Лорд Грэхем? — произнёс барон. — Мы ждали вас. Так, долго ждали, что кто-то нас выслушает. А теперь, когда вы здесь, даже не знаем, с чего начать.

— Благодарю за приём, — ответил Эван, почтительно склонив голову. — Я понимаю, как непросто вспоминать… Но мне нужно услышать вашу правду. Начните с Бренды. С того, какой она была.

Баронесса посмотрела на него выцветшими глазами, полными застывшей боли.

— Это давно не воспоминание, милорд. Это — каждый день. Каждый вечер, когда в доме тихо, я всё ещё слышу её шаги… и знаю, что их не существует.

Они долго молчали. Лишь потрескивание дров в камине нарушало эту гробовую тишину. Наконец, барон заговорил.

— Она была нашей единственной дочерью, Бренда. Яркая. Полная идей. Строптивая, как молодая лошадь на ветру. Хотела открыть школу для девочек, которые остались без попечения родителей. Говорила, у них должен быть шанс выучиться хотя бы на гувернантку. Она с детства много читала, спорила с викарием, мечтала изменить хоть крохотную часть этого мира.

— Не самая обычная молодая леди, — тихо заметил Грэхем.

— Она была не такой, как все, — вмешалась баронесса. — И всё же… вышла за Эштона. Она не любила его. Ей казалось, что статус и титул — это лишь средства. Что она сможет использовать их во благо. Для школы. Для девочек.

Барон горько усмехнулся, без тени сарказма.

— А мы с женой позволили. Закрыли глаза. И теперь каждый день себя за это корим. Я сомневался в нём с самого начала. Но как противоречить единственной дочери? Да и политически... тогда союз с его семьёй казался разумным.

— Первое время всё было спокойно, — вставила баронесса. — Она писала письма, говорила, что в доме Эштона холодно, но терпимо. Что он сух, но вежлив. А потом… всё изменилось. Она стала нервной, плакала в письмах. Однажды спросила, может ли женщина сама подать на развод. Писала, что боится его, но конкретных обвинений — ни слова. И в то же время — просила не приезжать.

Грэхем кивнул. Он раскрыл папку, достал аккуратно сложенное письмо.

— Вы узнаёте?

Барон взял бумагу, взглянул. Глаза его наполнились влагой, но он не позволил ни одной слезе упасть.

— Её почерк. Только… посмотрите, как дрожит. Она всегда писала уверенно. А тут, будто торопилась. Пряталась.