Книга Тайна доктора Авроры, страница 62 – Александра Федулаева

Мачеха и леди Агата часами обсуждали визиты.

— Его бабка была родом из Шоландии, — задумчиво произносила мачеха, глядя в окно. — Это может объяснить странную форму ушей.

— Зато имение прибрежное, — возражала леди Агата. — И, говорят, там чудесная устрица. Это важнее ушей.

Я молча жевала бисквит, мечтая, стать этой устрицей и зарыться поглубже в ил. Тем временем Генри практически исчез из дома. Он уходил рано и возвращался лишь к ужину, под предлогом важных дел, которые никому не приходило в голову уточнять. Появлялся он только тогда, когда нужно было сопровождать нас на прогулку или кланяться в сторону особо уважаемых гостей. В остальное время — пустота. Я подозревала, что он просто прятался в библиотеке, поглощая романы в тишине и полном одиночестве. Умный человек.

— Что бы ни говорили, — однажды вздохнула леди Агата, снимая очки, — но выбрать жениха — это шахматная партия. Главное — не дать себе поставить мат.

Я кивнула, хотя чувствовала, что нахожусь на той самой клетке, где вот-вот окажусь под шахом. И, судя по взгляду мачехи, она уже примеряла мне фату.

Вечерами я писала в дневник, записывая не имена, а прозвища: «Улыбчивый лорд», «Красный нос», «Череп с тростью», «Фазанолюб»… Список удлинялся, а моё терпение сокращалось.

И только Марс, растянувшись на кровати, лениво произносил:

— Достойных всё меньше. Может, сбежим? Я — на кухню, ты — куда подальше?

Звучало заманчиво.

Когда дни становились невыносимо однообразными — приёмы, разговоры, визиты, реверансы, улыбки — я начинала мечтать о спасении. И оно приходило каждый вечер, тихо, почти незаметно. Когда мачеха запиралась у себя с леди Агатой, обсуждая титулы, состояния и «брачные перспективы», а Фелисити погружалась в чтение очередного сентиментального романа, я переодевалась в простое платье, накидывала тёплый платок и ускользала вниз, на кухню.

Кухня в особняке была особым миром. Тепло от печей, запахи свежего хлеба, лука и трав, тихие голоса, треск дров — всё это создавало ощущение уюта, которого не хватало в парадных залах. Здесь правили не графы и виконты, а повара, горничные и лакеи. Здесь царила моя Элла — полная, румяная, вечно занятая, но с добрыми глазами.

Поначалу, когда я появлялась у двери, разговоры замирали. Слуги поднимались, кланялись, прятали руки, испачканные в муке. Но я махала рукой и просила продолжать, а потом однажды принесла мазь, которую мы приготовили с Эллой по рецепту из блокнота матери. Она предназначалась для старого камердинера с больными коленями. Он сначала посмотрел на меня, как на сумасшедшую, но потом, попробовав средство, прослезился от облегчения.

Через пару дней ко мне подошла молодая кухарка, с опаской держа руки на животе:

— Миледи, простите... У меня сыпь... и дышать трудно… это после рыбы...

Я приготовила отвар из крапивы, мяты и тысячелистника. Через два дня её щёки порозовели, дыхание стало свободным, а на мою тарелку начали чудесным образом попадать самые аппетитные пирожки, булочки и даже кусочки марципана.

Слуги начали относиться ко мне иначе — без страха, с уважением и, что тронуло меня до слёз, с заботой. Теперь, когда я приходила, мне тут же стелили подушку у очага, ставили кружку горячего молока с мёдом, а Бетси — вечно настороженная, но верная, как цербер в переднике с кружевами, — садилась рядом, грозно поглядывая на каждого, кто подходил ближе, чем на два шага.