Книга Самайн у ведьмы пограничья, страница 133 – Уоллис Кинни

– Пусть это будет напоминанием всем в Атлантическом ключе: не становитесь жадными, не желайте больше того, что у вас уже есть, не пускайте в свою жизнь яд недовольства, как это сделала Сибил Гудвин.

Уинифред держит книгу высоко, чтобы весь ковен мог ее увидеть. Мне хочется зарычать на нее за упоминание имени моей матери и за столь откровенное лицемерие. Ковен вокруг нас хихикает от удивления, возбуждения и замешательства. Никто из них не знает истинных масштабов этой истории.

Уинифред медленно опускает гримуар и кладет его на пол – в самый центр пентаграммы.

– Дай мне свою руку, – говорит она, протягивая одну из своих ладоней.

Я делаю, как она просит. Уинифред кладет другую руку на гримуар и начинает что-то лихорадочно шептать. Я наклоняюсь ближе и прислушиваюсь, уверенная, что остальные члены ковена ее не слышат.

– Геката Гудвин, силой своей я освобождаю тебя от этого зла. Я отменяю свое намерение, с помощью которого был создан этот том, и аннулирую все содержащиеся в нем контракты.

Слова Уинифред быстры и полны энтузиазма. Она твердит эту мантру, повторяя ее снова и снова. Члены ковена подаются вперед, стараясь расслышать, о чем идет речь. Но она говорит тихо и твердо, пристально глядя на гримуар. Однако книга остается неизменной.

– Уинифред, у нас нет на это времени, – торопливо напоминаю я. Солнце сядет с минуты на минуту.

Она качает головой, убирая руку от тома.

– Это не исчезнет, – говорит Уинифред, нахмурив брови.

– Что это значит? – шепчу я в ответ.

Она снова качает головой и смотрит на остальных членов ковена.

– Конечно, этому заклинанию потребуется некоторое время, чтобы вступить в силу. – Уинифред лучезарно улыбается им, ее улыбка слишком широка, чтобы в нее можно было поверить. – Теперь перейдем к Сдерживанию.

По ее сигналу другие старейшины выходят вперед. Сейчас их всего десять, ведь моя мать и Маргарет мертвы. Они образуют меньший круг вокруг нас, становятся по краям пентаграммы и начинают петь. Остальные члены ковена напевают во внешнем круге. Свечи в комнате начинают мерцать.

Уинифред берет обе мои руки в свои. Ее серые глаза впиваются в мои.

– Геката Гудвин, отказываешься ли ты от права на магию, превосходящую ту, которую ты практиковала последние восемнадцать лет? Ты согласна быть связанной с садом, кухней и целительскими ремеслами, которыми довольствовалась более половины твоей жизни? – Ее слова вырываются в спешке. – Принимаешь ли, что, отказываясь от всех других путей, ты укрепляешь тот, по которому уже идешь?

Руки Уинифред крепко сжимают мои запястья.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но останавливаюсь. По моему телу пробегает дрожь, и чувство обреченности переходит в панику, возрастающую в геометрической прогрессии с каждым ударом моего сердца.

Краем глаза замечаю, как блик света, отражающийся от подковы рядом со мной, исчезает. Солнце село. Мне исполнился тридцать один год. И начался Самайн.

Снаружи воет собака.

– Потолок! – кричит какая-то ведьма в круге.

Я смотрю вверх. Чернильные тени спускаются с самых высоких точек стен из каждого угла большой комнаты.

– Геката, – Уинифред дергает меня за запястье, заставляя оглянуться на нее. – Ты согласна, чтобы тебя Сдержали? – спрашивает она снова.

Я не отвечаю. В комнате холодеет, как будто кто-то открыл дверь и впустил пронизывающий северный ветер.