Книга (не)помощница для орка, страница 41 – Анетта Политова

Он ничего не ответил, лишь покачал головой, явно решив, что я окончательно повредилась в рассудке.

А я смотрела на приближающиеся ворота и понимала: я возвращаюсь домой не той Алианой, что уезжала. Та девушка умерла где-то в степи, уступив место той, что сидела сейчас в седле — бледной, грубой и до смерти запутавшейся. Познавшей горечь неразделенной любви.

И самое ужасное было в том, что эта новая Алиана нравилась мне куда больше.

Я повзрослела.

Особняк отца встретил меня гробовой тишиной и запахом воска для паркета. Казалось, даже портреты предков на стенах смотрели на меня с укоризной.

«Опозорила род, — шептали их накрахмаленные воротнички. — Таскалась по степям с оборванцами и… и позеленела.

Если бы еще они узнали, что я рассталась с дев… Лучше и не думать об этом!

Папочка, бледный и осунувшийся, встретил меня в большом кабинете. Он не бросился обниматься, а стоял у камина, сжимая в руке бокал с чем-то пряным и терпким.

— Алиана, — произнес он, и в его голосе прозвучала такая гамма чувств — облегчение, гнев, растерянность. — Ты… жива.

— Как видишь, папа, — я устало опустилась в кресло, не в силах больше держать спину прямо. — Не съели.

— Этот… человек, — он с трудом выговорил слово. — Сорг. Он… не причинил тебе вреда?

Я фыркнула. Прямо как Сорг.

— Если бы не он, твои люди везли бы сейчас домой, в лучшем случае, мои изодранные в клочья кружева. Так что, нет. Не причинил.

Отец вздохнул и отхлебнул из бокала. Поморщился.

— Капитан Гаррет доложил, что ты… не в себе. Говоришь странные вещи. Защищаешь этого Следопыта.

— Я в себе как никогда, папа, — я посмотрела на него прямо. — Просто я повзрослела. Немного. Слегка позеленев в процессе. Ну, это для маскировки. Чтобы никто не догадался. Вот.

Он поморщился.

— Мы найдем лучших лекарей. Косметологов. Они снимут этот… налет.

— Не надо, — я резко встала. — Я сама справлюсь. Если захочу. Эта краска легко смывается… просто мне так… комфортнее.

Не слушая его возражений, я вышла из кабинета и поднялась в свои покои. Моя комната. Розовый шелк, фарфоровые куклы, зеркало в позолоченной раме. Все было так, как я оставила. И все было чужим.

Я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Измученное лицо, всклокоченные волосы, кожа с зеленоватым оттенком. И глаза. В глазах сидела чужая женщина. Та, что могла ругаться с орками, есть жареного зайца без вилки и ножа и спать в обнимку с человеком, который пах дымом и опасностью.

— Кто ты?

Я дотронулась до своего отражения.

— Дура, — прошептала я. — Глупая, слепая дурочка. К тому же еще и влюбленная.

И тут меня накрыло. Волна горя, обиды, злости на себя и на него. Я рухнула на ковер перед зеркалом и зарыдала. Не сдержанно, не тихо, как подобает благородной девице, а громко, надрывно, с всхлипами и криками.

— Как он мог! — выла я в подушку. — Как он мог быть человеком! Это нечестно!

Служанки, прибежавшие на шум, в ужасе замерли на пороге.

— Леди! Что с вами?

— Уйдите! — проревела я. — Все уйдите! В-О-О-ОН!

Я рыдала о том, что потеряла. О том приключении, которое оказалось обманом. О том дикаре, который оказался умнее и тоньше меня. О тех ночах у костра, которые теперь казались похабным фарсом.

Да он смеялся надо мной. Что бы потом… попрекнуть.

— А… Как же больно…

Я рыдала о Сорге. О его руках. О его смехе. О его глазах, в которых я видела то, чего так боялась, — понимание.