Книга Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться, страница 81 – Таня Драго

— Мне кажется, дверь уже можно открыть, — сказал Илиран осторожно, но руку протянул не к двери, а к Эйлани.

Их пальцы переплелись так естественно, словно они делали это всю жизнь.

— А мне кажется, что можно ещё немного подождать, — ответила Эйлани, крепче сжимая его руку и делая ещё один шаг навстречу.

И не отпускала его руку.

За окнами гроза окончательно утихала, но в амбаре между двумя молодыми людьми разгоралась совсем другая буря — тихая, тёплая и полная обещаний.

Раннее утро после грозы встретило наше поместье так, словно весь мир решил помыться и надеть праздничную одежду. Солнце робко проглядывало сквозь редеющие тучи, превращая каждую каплю росы в крошечный бриллиант, а воздух был настолько свеж и напоен ароматами мокрой земли и хвои, что хотелось набрать его побольше в лёгкие и сохранить на зиму, как варенье.

Я стояла у окна кухни, любуясь этой послегрозовой красотой и одновременно помешивая чай из каких-то очередных трав Иванара, когда заметила знакомую фигуру, крадущуюся от амбаров к дому с таким видом, словно она только что совершила ограбление века или, на худой конец, украла луну.

Мой сын Илиран шёл, пытаясь скрыть улыбку, которая так и светилась на его лице, как маяк в тумане. Попытки выглядеть обыденно у него получались примерно так же успешно, как у павлина — притвориться воробьём.

— Сын, — позвала я, когда он вошёл в кухню, стряхивая с себя капли росы, — ты где был всю ночь?

— В амбаре, мама, — ответил он, и румянец на его щеках стал ярче утренней зари. — Нас с Эйлани… заперло во время грозы.

«Заперло». Как будто гроза — это такой хитрый персонаж из сказки, который специально устраивает романтическую западню для молодых людей.

Я внимательно посмотрела на сына, отмечая этот предательский румянец, блеск в глазах и общий вид человека, которому только что объяснили смысл жизни и подарили ключи от вселенной.

— Только заперло? — поинтересовалась я с интонацией следователя, ведущего дело о пропавших драгоценностях короны.

Илиран смущённо отвёл взгляд, словно в углу кухни вдруг появилось что-то необычайно интересное — может быть, танцующие мыши или портрет покойной бабушки, внезапно ожививший.

— Мы говорили, — пробормотал он. — О… многом.

Пауза после «о» была такой значительной, что в ней можно было бы разместить небольшую библиотеку или, на крайний случай, целое стадо овец.

— И о семейном даре тоже? — спросила я тихо, и голос мой стал серьёзным.

Он кивнул, и в этом кивке читалась вся решимость молодого человека, готового сражаться с драконами за свою возлюбленную:

— Она должна была знать. Я не хочу тайн между нами.

Я отложила ложку и повернулась к нему всем телом. В этот момент предо мной стоял не мой мальчик, который ещё вчера возился с чертежами и механизмами, а взрослый мужчина, принявший важное решение.

— Ты влюблён, Илиран, — произнесла я.

Это не был вопрос. Это было утверждение.

— Что мне делать, мама? — И вот он снова стал моим мальчиком, растерянным и ищущим совета. — Её отец никогда не одобрит. Она мне многое рассказала. Её отец терпеть не может моего. И… считает меня похожим.

Я вздохнула так глубоко, что, кажется, вдохнула половину утреннего воздуха нашего поместья.

— Но ты и правда очень похож, — сказала я честно. — Внешне.

Сходство между отцом и сыном действительно было поразительным — тот же профиль, та же посадка головы, те же глаза. Если бы не знать их характеров, можно было бы подумать, что они вылеплены из одного куска глины одним и тем же скульптором.