Книга Верхняя земля для дроу, страница 37 – Людмила Вовченко

— Жива, — констатировал он.

— Жива, — ответила я. И сама потянулась ближе, как тянутся к огню после холода. Его поцелуй был не обещанием большего и не заявкой на «право». Просто поцелуй — благодарность за то, что мы вместе остались живы.

Ардан, проходя мимо, буркнул:

— На будущее предупреждайте, когда собираетесь учиться так… интенсивно. Я в следующий раз разожгу огонь покрупнее — пусть под это будет достойный свет.

— Запишем в план, — хмыкнула я, не отпуская Риана. Каэль стоял чуть поодаль и смотрел на нас без привычного подспудного страха — просто с интересом и теплом. И от этого мне захотелось жить ещё сильнее.

Дождь стих ближе к рассвету. Зеркала утихли. Дом сказал «ммм» всеми балками разом — любимый звук. Мы позавтракали молча — горячий хлеб, сыр и тот самый настой из «лунной мяты», который пахнет свежестью и немного — предвкушением.

— Сегодня — храм ещё раз, — подвела итог Иллена. — Освятить «двери выбора» вторым кругом. И… тебе, Лана, жрицы оставили приглашение в нижний зал. Редко зовут. Обычно — перед тем, как сказать что-то, что меняет правила.

— Пророчество любит время, — напомнила я самой себе. И почувствовала — нет, знала: время пришло.

«Нижний зал, где слово становится огнём»

Нижний зал храма пах не как верхний. Там — чистая вода. Здесь — камень после грозы. Мы спускались молча: я, Иллена, Риан (как «тень безопасности» — его формулировка), а где-то над нами, на уровне двери, Ардан и Каэль укрепляли крепления зеркал.

Зал оказался не большим, а точным. Без лишних колонн, без мебели. В центре — чаша, не вода, а каменное зеркало. Эйлин провела ладонью над моим кулоном-маяком: серебро звякнуло едва слышно.

— Вчера — имя, — сказала она. — Сегодня — огонь. Не магия, не кнут. Огонь — как право говорить.

Я кивнула.

— Я готова говорить.

— Не всем, — поправила она. — Тем, кто слышит.

Она поднесла к моей груди крошечный кристалл — меньше ногтя. Странная штука: наверху магия не работает, а здесь любой камень дышит. Кристалл вспыхнул и… погас, оставив на коже тончайшую линию — будто кто-то нарисовал светом.

— Это лампада, — пояснила Эйлин. — Не знак власти. Знак видимости. Там, где два солнца вместе, твой голос будет сильнее обычного. Тропа услышит, дверь ответит, звери поднимут головы. Этого достаточно, чтобы строить. И недостаточно, чтобы ломать.

— И правильно, — сказала я. — Я строить пришла.

— Тогда ещё слово, — жрица впервые посмотрела не просто прямо, а в глубину. — Когда душа иная засветится в ипостаси владычицы… — она произнесла строку так, будто это не слова, а ключи. — … врата земли откроются, и свет вернёт равенство. Ты уже засветилась — не кожей, не волосами. Правом не брать подчинения, даже когда можешь. Ты владычица не клана, а дома. Иного — более опасного для старых стен.

— Опасного — значит, живого, — ответила я.

— Идёшь верно, — Эйлин прикоснулась к моей ладони так, будто поставила печать не на кожу, а на решение. — Теперь иди. Вернись наверх. Там много воздуха. Ему нужны имена и дороги.

На выходе у дверей я оглянулась. Каменное зеркало в чаше на миг дрогнуло — и я увидела в нём силуэт: женщина в лёгком плаще, свет двух солнц прорезает ткань, а рядом — тени троих, одинаково разных. Ни лица, ни слов. Только мы.

— Пора домой, — сказала я, когда холод храма остался позади. — Дом у нас мурлычет громче пророчеств. И работает не хуже.